Отто Шмидт - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Корякин cтр.№ 44

Когда 4 сентября «Сибиряков» расстался с судами Северо-Восточной экспедиции, чтобы продолжить плавание к востоку, уже у острова Айон они повстречались со сплоченными льдами – теми самыми, о которых им рассказывал Евгенов. Определенно впереди сибиряковцев ожидали суровые испытания – это было ясно всем участникам плавания – от Шмидта до буфетчика. Между тем приближение зимы давало о себе знать все отчетливей. Ртуть в термометре ночами опускалась до – 6 °C, разводья между льдинами в море покрывались ледяной коркой до 7 сантиметров толщиной. До Берингова пролива оставалось примерно 600 миль, всего трое суток хода по чистой воде. Однако понадобился почти месяц напряженной работы, когда никто не мог поручиться за исход всего предприятия.

«В ночь с 5 на 6 сентября мы находились против мыса Шелагского, где сплоченность льда достигала 8 баллов. Лед здесь был необычайно свирепый, очень торосистый и безусловно многолетнего происхождения. Он сидел в воде на 4–5 метров и многие льдины имели чудовищные подводные тараны. Многолетний лед, вследствие ничтожного содержания в нем солей, гораздо крепче годовалого льда, а поэтому опасность повредить лопасти в многолетних льдах особенно велика», – писал позднее Визе (1946, с. 128). Его опасения понятны, поскольку возможности его прогноза в этих местах себя исчерпали, и любая попутная информация могла иметь решающее значение. В частности, С.В. Обручев после полета с мыса Северного на остров Врангеля сообщал о пространствах чистой воды в 30 милях от мыса Северный, уходящей к востоку, – по этим данным, берега Чукотки блокировались тяжелыми льдами. Ко всему наступило время темных ночей.

Впервые за время похода капитан принял решение остановиться и ждать рассвета вместо того, чтобы в темноте пытаться форсировать лед. 8 сентября «Сибиряков» был у мыса Северный, который оказался непреодолимой преградой для многих судов (преимущественно парусных), включая зимовавшие здесь пароходы «Колыма» в 1914-м и «Ставрополь» в 1928 годах, добиравшихся в эти места со стороны Берингова пролива. Тяжелый лед прижал здесь «Сибирякова» к скалистому берегу на расстояние в один кабельтов. Моряки познакомились с обитателями местной фактории и персоналом строящейся полярной станции. Чукчи подтвердили, что ледовые условия за последние три года ухудшались. Тем не менее на севере отчетливо прослеживались признаки водяного неба, когда поверхность открытой воды создавала темный фон на нижней кромке облаков. Старший штурман Ю.К. Хлебников обратился к Визе: «Эх, махнуть бы туда, скорей бы расстались со льдами», но последнее слово оставалось за капитаном, а тот предпочитал рекомендации, подсказанные ему моряками с «Литке». Как в это время не хватало крылатого ледового разведчика!..

Ту же мысль проводит в своих мемуарах Кренкель: «Следуя совету Евгенова, Владимир Иванович Воронин подошел к берегу так близко, что один раз судно царапнуло дно… Справедливости ради отмечу, что не все моряки считали, что надо так плотно прижиматься к берегу. Наш первый штурман, а впоследствии известный полярный капитан Юрий Константинович Хлебников, показывая на темное водяное небо на севере, убеждал направиться туда. Но Воронин не захотел рисковать. Там могли оказаться очень тяжелые льды. Конечно, в эти минуты самолет выполнил бы роль меча, которым разрубил гордиев узел Александр Македонский. Все проблемы были бы решены мгновенно, а сомнения отброшены прочь. Увы, вместо того, чтобы стать зоркими глазами экспедиции, наш самолет покоился на дне морском» (1973, с. 226).

Между тем, формально выполнив задание и кое-как добравшись до бухты Амбарчик в дельте Колымы, суда Особой Северо-Восточной экспедиции оказались в очень тяжелых условиях для разгрузки трюмов. Тем не менее, «…учитывая позднее навигационное время, решили выгружать в любых условиях сначала людей с полным снабжением, жильем и продовольствием на тот случай, если бы пришлось прервать экспедицию из-за появления льда или заморозков… Экипажи судов (разумеется, и “работники Дальстроя”. – В.К.) работали побригадно круглые сутки. Не хватало плавсредств… Из двадцати дней стоянки судов только два дня погода была тихой. В остальное время дули северные ветры, нагоняя большую зыбь. Часто из-за нее у берега разбивались баржи и временные причалы, выбрасывались на берег катера и кунгасы; большая волна у борта судна не всегда позволяла вести выгрузку, повреждала плавсредства. Экипажи судов и рабочие Дальстроя на берегу проделали героическую работу, было выгружено свыше пяти тысяч из одиннадцати тысяч тонн… 24 сентября из реки пошла густая шуга. Работы прекратились, катера не выгребали к берегу. Решено было отойти на зимовку в Чаунскую губу… Евгенов тяжело переживал наши трудности: почти совершенно не спал, до предела расстроил нервную систему. Он считал, что мы потерпели серьезную неудачу… Он был в прошлом морским офицером и опасался, что его могут обвинить чуть ли не во вредительстве» (Бочек, 1969, с. 218–219). Так или иначе, в полной мере советская власть продемонстрировала, даже с учетом всех объективных обстоятельств, стремление достичь цели любой ценой, и ее подданные оказывались в роли расходного материала.

Пока участники Северо-Восточной экспедиции – с точки зрения Дальстроя (ГУЛАГа), как чистые, так и нечистые, – мучились в затянувшемся аврале на берегах бухты Амбарчик, а затем в постановке судов на зимовку (которая началась в последних числах сентября), «Сибиряков» миновал факторию Ванкарем (10 сентября). Там его приветствовали поднятием флага. Подобное киногруппа пропустить не могла и развила лихорадочную деятельность, спеша реализовать запасы пленки. Для многих сибиряковцев это место оказалось памятным по событиям, связанным с походом на другом судне (см. следующую главу), но, разумеется, в те дни и часы для большинства из них одинокие постройки на берегу были только одним из ориентиров, свидетельствовавшим о приближении к цели.

Вечером события приобрели драматический характер, о чем сообщают записи в судовом журнале:

«В 22 часа осмотр гребного винта старшим помощником закончен. Результаты осмотра: одна лопасть отсутствует, а три остальные обломаны, более чем наполовину каждая» (Визе, 1946, с. 133). Это означало, что по чистой воде судно могло «ковылять» со скоростью до двух узлов, но как раз именно чистой воды и не было… Буквально поблизости осенью 1878 года, всего в 120 милях от цели, зазимовала «Вега». По поводу этого совпадения радист Э.Т. Кренкель, не терявший способности острить в самых критических ситуациях, выдал свой комментарий: «Это нас не пускает дух Норденшельда»… Казалось, наступили дни самого тяжкого испытания.

На «Сибирякове» имелись запасные лопасти, которые было бы несложно установить в сухом доке, но ближайший сухой док находился за несколько тысяч километров. Более того, в экипаже не было штатного водолаза, и, таким образом, какие-либо подводные работы исключались. На совещании руководства экспедиции Шмидт произвел необходимые расчеты, показавшие, что винт может оказаться у поверхности воды, если груз из трюмов в количестве 400 тонн удастся переместить на бак – это был последний шанс… «…И аврал начался, – пишет в своей книге Визе. – Вернее, не аврал, а авралище. Все участники экспедиции, разделенные на две бригады, превратились в грузчиков. Каждая бригада работала по шесть часов, и перегрузка шла без перерыва день и ночь. Работали неистово, до полного изнеможения. У многих ноги сгибались под непривычной тяжестью, руки дрожали, сердце начинало бешено колотиться, забирала одышка, но никто не сдавал. Каждый понимал, что дело касается чести экспедиции. Если не удастся закончить работу в кратчайший срок, пока льды не станут смерзаться или шторм не наделает беды, тогда “Сибиряков” не пройдет в одну навигацию в Тихий океан и зазимует там же, где зимовала “Вега”… К концу вторых суток аврала все 400 тонн были перегружены на нос. Сибиряковцы намного превысили трудовые нормы грузчиков-специалистов. Корма ледокола высоко задралась кверху, а передняя палуба оказалась почти вровень с поверхностью льда. Гребной вал все же не вышел из воды, не хватало еще одного фута. Средств поднять корму еще выше у нас не было, и нашим механикам пришлось работать, держа руки в ледяной воде, имевшей температуру – 1 градус. Тем не менее дело подвигалось, и 13-го вечером, то есть через три дня после начала аврала, первая новая лопасть была уже водворена на место» (1946, с. 136).