100 великих россиян - читать онлайн книгу. Автор: Константин Рыжов cтр.№ 92

В годы работы над «Новой азбукой», весной 1873 г., неожиданно для себя Толстой начал новый большой роман – «Анна Каренина». Образцом для него послужил «Евгений Онегин», а непосредственным толчком для работы – небольшой отрывок Пушкина «Гости съезжались на дачу». Толстой писал Страхову: «Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман.» У Пушкина Толстой взял и саму форму «свободного, широкого» повествования, в которое без напряжения входят все явления современной действительности. В другом письме он писал: «Роман этот – именно роман, первый в моей жизни, очень взял меня за душу, я им увлечен весь.» Толстой решился печатать «Анну Каренину» по главам, еще до окончания рукописи в целом. Первые части его появились в первом номере «Русского вестника» за 1875 г. и сразу возбудили к себе горячий интерес у читающей публики. «Всякая глава из «Анны Карениной» поднимала все общество на дыбы, – вспоминала одна из современниц, – и не было конца толкам, восторгам и пересудам, и спорам, как будто дело шло о вопросе, каждому лично близком». Все с нетерпением ожидали продолжения. Толстой, однако, был нетороплив и часто объявлял перерывы в печатании романа. Легко и с подъемом начатая, книга оказалась чрезвычайно трудной. Причина заключалась в том, что как раз в эти годы Толстой начал переживать глубокий мировоззренческий кризис. Многие линии романа, прежде казавшиеся очень ясными, вдруг обрели трагическую двойственность. Седьмая часть «Анны Карениной» была помещена в седьмом номере «Русского вестника» за 1877 г., а в 1878 г. Толстой напечатал полный текст «Анны Карениной» вместе с эпилогом (то есть восьмой частью) отдельным изданием.

Новое мироощущение, обретенное Толстым в последние годы его работы над «Анной Карениной», не покидало его потом до самой смерти. Мысль, подвигнувшая Толстого на напряженные религиозные искания, была примерно следующей: если та жизнь, которую он видел вокруг, есть все, что дано человеку, то это значит, что существование его бессмысленно. «Я как будто жил-жил, шел-шел, и пришел к пропасти и ясно увидел, что впереди ничего нет, кроме погибели.», – вспоминал он. Сознание этой бессмыслицы так потрясло его, что он некоторое время всерьез думал о самоубийстве. Выход из духовного тупика он нашел в религии. Поначалу Толстой обратился к православию – стал соблюдать посты и ходить в церковь. Но эта механическая вера, конечно, не могла удовлетворить его, ведь он искал не обрядов, а истины. Желая понять суть учения, он начал глубоко изучать православные догматы и читал Евангелие на греческом языке. Ни одного положения традиционного православия он не хотел принимать на веру. Толстой писал: «Надо верить, – говорит церковь; но я должен умом постигнуть то, во что я поверю». Как и следовало ожидать, при таком рационалистическом подходе он вскоре обнаружил в церковном учении множество нарочито затемненных мест, несоответствий и прямых подмен одних идей другими. Он писал позже о возникших у него сомнениях: «Я не предполагал еще, чтобы учение было ложное, я боялся предполагать это, ибо одна ложь в этом учении разрушала все учение». Однако, чем больше погружался он в глубины богословия, тем больше утверждался в мысли: учение Евангелия и официальный церковный культ есть вещи несовместимые друг с другом.

С горечью, негодованием и презрением к старому Толстой начал строить новое богословие, которое сложилось в своей основе к 1881 г. По сути дела, эту религию нельзя воспринимать как новое христианство. То было по новому, через христианство понятая, древняя ветхозаветная, дохристианская религия. Основополагающий для христианства догмат о Троице Толстой отвергал совершенно. Он признавал лишь одного Бога, который в его миропонимании был не личностное существо, а своего рода мировая душа, всеобщий закон или разлитое во всем божественное начало. Что касается Христа, то он был для Толстого не Богочеловек, а Учитель жизни, такой же как Будда, Конфуций, Руссо, Кант и множество других мыслителей, чьи идеи вошли в сокровищницу человеческой мудрости. Все те места в Евангелии, где речь шла о чудесах Христа, Толстой относил к позднейшим искажениям и домыслам. Он употребил все свое остроумие и всю силу своего анализа, чтобы пересказать Евангелие без чудес, истолковав дело так, что легенды о чудесах явились неточностью перевода. Это удивительное Евангелие без воскресения Христа поражало современников своим печальным реализмом. Это было Евангелие эпохи великого разочарования.

Но, отказавшись считать Христа Богом, Толстой до последнего слова принимал его учение. «Скажу вам прямо, чем я себя считаю, – писал Толстой в 1881 г. Рачинскому. – Я считаю себя христианином. Учение Христа есть основа моей жизни. Усомнившись в нем, я бы не мог жить; но православие. связанное с церковью, с государством, есть для меня основа всех соблазнов, есть соблазн, закрывающий Божескую истину от людей». Церковь, по его мнению, не поняв истинного учения Христа, совершенно исказила и замутнила его. «Ужасно сказать, – писал он, – не будь вовсе учения Христа с церковным учением, выросшим на нем, то те, которые теперь называются христианами, были бы гораздо ближе к учению Христа, то есть к разумному учению о благе жизни, чем они теперь. Для них не были бы закрыты нравственные учения пророков всего человечества». Этих пророков, кроме Христа, он видел множество. Под конец жизни он отдал массу времени и сил составлению сборника «Круг чтения», ставшему своего рода квинтэссенцией земной мудрости, совокупным религиозно-нравственным учением, данным Богом через своих мудрецов. Наряду с проповедями Христа он включил сюда суждения многих других мыслителей, начиная с Эпиктета, Марка Аврелия и Лао-Цзы. Его нисколько не смущал тот факт, что выбранные им мудрецы принадлежали к разным религиям. Он говорил: «Живет православный, католик, буддист, люди верят в это, считают истиной, а перейти известную границу, – считают что это ложь, а то истина. Как это не заставит усумниться…и не искать… общую всем религию». Труд его как раз и был попыткой положить начало единой для всего человечества религии.

Многие основополагающие церковные истины были подвергнуты в этой религии Толстого глубокому переосмыслению. Так, учение о бессмертии души и о вечной жизни всегда казалось ему величайшей нелепостью. «Христос противопоставляет личной жизни не загробную жизнь, а жизнь общую, связанную с жизнью настоящей, прошедшей и будущей всего человечества. – писал он. – Все учение Христа в том, что ученики Его, поняв призрачность личной жизни, отреклись от нее и перенесли ее в жизнь всего человечества. Учение же о бессмертии личной жизни не только не призывает к отречению от своей личной жизни, но навеки закрепляет эту личность. Жизнь есть жизнь, и ею надо воспользоваться как можно лучше. Жить для себя одного неразумно. И потому, с тех пор как есть люди, они отыскивают для жизни цели вне себя: живут для своего ребенка, для народа, для человечества, для всего того, что не умирает с личной жизнью».

Несмотря на то что Толстой остро чувствовал трагизм жизни, мироощущение его было полно оптимизма. Ему казалось, что сам Бог осуществляет добро в мире и что для торжества добра людям надо только одно: не противиться Его воле и не творить сознательного зла. В этом положении находило основу его знаменитое учение о непротивлении злу насилием и о том, что на всякое злое следует отвечать добром, прощением врагов и смирением. В трактате «В чем моя вера?» Толстой писал: «Я не толковать хочу учение Христа, а хочу только рассказать, как я понял то, что есть самого простого, ясного, понятного и несомненного, обращенного ко всем людям, и как то, что я понял, перевернуло мою душу и дало мне спокойствие и счастье. Я не понимал этой жизни. Она мне казалась ужасна. И вдруг я услыхал слова Христа, понял их, и жизнь и смерть перестали мне казаться злом, и вместо отчаяния я испытал радость и счастье жизни, ненарушимые смертью. Место, которое было для меня ключом всего, было место из 5-й главы Матфея, стих 39-й: "Вам сказано: око за око, зуб за зуб. А я вам говорю: не противьтесь злу". Я вдруг в первый раз понял этот стих прямо и просто. Я понял, что Христос говорит то самое, что говорит. И тотчас не то, что появилось что-нибудь новое, а отпало все, что затемняло истину, и истина восстала передо мною во всем значении. "Вы слышали, что сказано древним: око за око, зуб за зуб. А я вам говорю: не противьтесь злу". Слова эти вдруг показались мне совершенно новыми, как будто я никогда не читал их прежде». Отвечая на зло злом, человек сам становится злым. Но если он не будет противиться злу, зло не будет умножаться в мире и добро само осуществит себя в силу естественного хода событий, потому что осуществится божественная воля, высший закон жизни, который и есть Бог.