Яд Борджиа - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Линдау cтр.№ 38

– Все великое народ считает сверхъестественным, меряя его меркой своей необразованности, – ответил Цезарь. – Но ты увидишь, что и душа Фиаммы, несмотря на то что она обладает великими тайниками, склоняется передо мной, словно пламя перед жезлом чародея.

– Я клянусь душой, ваша светлость, на что же она может еще надеяться, как не на ваше милосердие?

– Да, она любит меня, – с иронической улыбкой продолжил Цезарь и более печально прибавил: – И, может быть, только она одна из всех красивых дур, которые говорили мне о своей любви. Поистине Мигуэлото, я – настоящий платоник: я вечно стремлюсь к идеалу красоты и во всех ее формах нахожу одно разочарование!

– По моему глупому мнению, синьор, – ведь я не ученый, донна Лукреция в совершенстве подходит к идеалу, – сказал Мигуэлото и с ужасом заметил, что его повелитель остановился, как будто наступил на змею.

– Ты повторяешь обычные слова, – ответил Цезарь, быстрыми шагами продолжая путь. – Разве она не так же знаменита в Италии, как Елена Прекрасная в Греции, даже еще более знаменита, ибо, я думаю, тебе известно, Мигуэлото, что добрая слава лежит, а дурная бежит.

– Не удивительно ли, что донна Лукреция должна жить в Ватикане?

– Будет еще удивительнее, если эта мера предосторожности не навлечет на нее еще более дурной славы! – ответил герцог. – Где теперь Фиамма? – после паузы спросил он.

– С ужасными сестрами из гетто ^[20] она совершает какое-то волхвование вот в этом мавзолее, – ответил Мигуэлото, указывая на громадную круглую башню. – Я думаю, она варит любовный напиток, чтобы снова приворожить вас.

– Тогда я начну верить в ее науку, – шутливо промолвил Цезарь. – Честное слово, мне сдается, что моя старая любовь снова возрождается из пепла. Я думаю, что некогда я любил Фиамму, прежде чем полюбил честолюбие! А не слышал ли ты про одного человека, которого я пригласил сюда, про волшебника, перед искусством которого фокусы этих баб из гетто и Фиаммы рассеются как дым, а именно, про некоего дона Савватия?

– Нет, ваша светлость, ведь всего несколько часов, как я – комендант этого замка.

– Мигуэлото, – резко спросил герцог, – как ты думаешь, почему я питаю такую постоянную и непримиримую ненависть к мужьям и женихам моей сестры?

– Потому что… потому что… черт меня возьми, если я знаю почему. Может быть, потому, что вы всех их не считаете достойными вашего будущего величия, – ответил Мигуэлото, задрожав под острым змеиным взглядом Цезаря.

– Отчасти, да, – довольным тоном ответил Цезарь, – но также и потому, что этот самый книжник дон Савватий рядом с ожидающим меня величием императора показал мне тени потомков моей сестры, причем все они были увенчаны диадемами, блеск которых, как мне показалось, затемнял сверкание короны Карла Великого. Но потерплю ли я, что венец, который я должен добыть такими невероятными усилиями, не перейдет к моим потомкам, которых я надеюсь оставить после себя?

– Это было бы неразумно, – согласился комендант. – Но меня удивляет, что его святейшество не устает выдавать донну Лукрецию все время замуж, когда ее мужья так быстро покидают наш бренный мир.

– Видишь ли, эти браки – вовсе не плохое средство опровергать злую молву, а его святейшество дорожит мнением света. Теперешней помолвкой с Орсини ему хочется пустить пыль в глаза всему христианскому миру. Впрочем, здесь кроется, пожалуй, еще более тонкая политика. У его святейшества мне оказали дурные услуги: он очень странно принимал известия от дона Ремиро, а Лукреция… но что можно сказать про поступки женщины? Пусть народ думает самое худое, но, полагаю, ты сам понимаешь, Мигуэлото, – император и папа не могут сидеть на троне в Риме! Ну, ну, я пошутил, – прибавил он, увидев, что его суеверный наперсник нахмурился. – Но вспомни, ведь трон святого Петра был сооружен из самого простого дерева, и я сделал бы только то, чего требовали в последнее время многие христиане. Что ты скажешь, если в советники я возьму себе аскета Ланфранки, который в состоянии смести всю пышность, окружающую папский престол? За такое великое дело небо послало бы нам прощение за многие мелкие прегрешения. Кроме того, я лелею мечту освободить Гроб Господень. Кстати, мне пришло в голову… что сталось с нашим иоаннитом?

– Не знаю, синьор. Я только один раз видел его во время шествия.

– Он – очень молчаливый человек, и мне необходимо больше разузнать о нем, – задумчиво промолвил Цезарь. – И какой он угрюмый! Ты не заметил, как немилостиво он принял благодарность Лукреции? Ах, да, ты видел, как струсил Датарий, когда я рассказал ему про подесту? Он оказал мне немало услуг, но почему же он испугался?

– Может быть, он скрывает в сердце такую же измену, как покойный дон Ремиро. Да вам беспокоиться нечего: ведь наши две аптекарши еще не скоро исчерпают запас своих трав, несмотря на то что этот товар идет ходко.

– Но эти травы опасны, да к тому же предательство, которое требуется для того, чтобы влить кому-либо их соки, стоит слишком дорого, чтобы применять их в обыкновенное время. Крикуны Вителлоццо, наглые вассалы Орсини не стоят этого. Кроме того, эти случаи внезапной смерти вызывают подозрения. Мне нужны два сильных молодца, которые готовы были бы всадить свой клинок так, чтобы народ приписал вину пьяной ссоре, или без лишнего шума бросить кого-нибудь в Тибр. Не знаешь ли такого?

– Кардинал Сиенский издал приказ, изгоняющий всех бандитов из Рима, – уклончиво ответил комендант.

– Ну, тогда, значит, консистория издала приказ, направленный против всех тиранов Романьи! – с ироническим смехом сказал Цезарь. – Скажи, где ты нашел людей, которые поймали последнего мужа Лукреции на ступенях собора Святого Петра?

– Дурачье нанесли ему больше дюжины ран, из которых ни одна не была смертельна, и мне, жалкому слуге вашей милости, тогда еще только слуге, пришлось под конец прикончить его в постели, – мрачно промолвил каталонец.

– Сколько ран, ты сказал? Его мать, должно быть, горько плакала, получив это известие. Но о чем мы говорили? Да, о твоих старых друзьях, бандитах. Они далеко не исчезли из Рима, как ты пытаешься уверить меня.

– Возможно, что Джованни из катакомб скрывается еще где-нибудь в укромном месте, – неохотно ответил Мигуэлото.

– Это как нельзя лучше. Я хотел только знать, на что я в худшем случае могу положиться… в случае, если папа настоит на своем и браком дочери с главой мятежных вельмож превратит в ничто все мои планы! Ты заметил, как сердечно он принял Паоло Орсини и как подозрительно – меня? Плохую службу сослужили мне люди – окружающие моего отца. Несомненно, немало там нашептали про меня. Клянусь Пресвятой Девой, когда он воскликнул: «Приветствую тебя, Цезарь!» – его взгляд был полон воспоминаний о моем брате Джованни.

– Кое-кто в Риме еще может разыскать Джованни из катакомб. Возможно, что он не знает о приказе относительно изгнания бандитов. Он ведь не умеет читать, а предписание составлено по-латыни, – заметил Мигуэлото.