– Но это не просто мои выдумки, Клара. Я никогда не испытывал ничего подобного. Я не из тех людей, которые бродят по улицам, проживая жизнь в ярких галлюцинациях.
Клара не отвечает – и в ее молчании мне слышится осуждение. Я должен доказать – ей и самому себе! – что я это все не придумал. Я сую руку в карман – и да, они там, светлые волосы Зоуи, свернутые в ком. Большой ком, куда больше, чем мне помнилось, но вот они – доказательство того, что что-то случилось и разговор с той длинноволосой девушкой происходил в реальности.
– Как бы то ни было, мне как раз пора звонить Марлис.
– Марлис?
– Я тебе уже сто раз рассказывала, Марк. Моя приятельница из Голландии. Сангома. Она взяла себе имя Гого-Темби.
Теперь я припоминаю. После ограбления Клара постоянно грозилась привести в дом кого-то, кто якобы умеет очищать жилище от злых духов. Я думал, она имела в виду обычного экстрасенса. Марлис, африканская шаманка-целительница из Голландии, ну надо же…
– И что же она сделает? Одолеет наши беды куриными костями и вафлями с сиропом?
– Не стоит быть таким узколобым, – холодно отвечает Клара. Похоже, моя шутка ее обидела. – В этом твоя проблема. Восемьдесят процентов жителей этой страны пользуются услугами сангом для решения разнообразнейших проблем. Не надо быть таким… чертовым снобом. Это, по сути, вполне действенная форма психотерапии. Она может очистить твой дом. Очистить тебя.
Вся эта толерантная чушь, которую несет Клара, выводит меня из себя.
– С каких это пор ты стала специалистом по африканской нетрадиционной медицине? Когда мы в последний раз обсуждали подобное, ты с пеной у рта доказывала, что всеобщая панацея – низкоуглеродная диета, только она может спасти меня и сделать куда лучше, чем прежде.
– Ой, да пошел ты, Марк! Я же просто пытаюсь помочь. В твоей душе много злобы, и я понимаю, что это оправданно, но разве тебе самому не хочется, чтобы стало легче? После ограбления твое состояние только ухудшилось – как и жизнь твоей семьи. Разве ты не хочешь предпринять хоть что-то, чтобы улучшить ситуацию?
– Господи, Клара! Нам не нужно какое-то дурацкое очищение ауры. Мне нужно отоспаться, вот и все.
– Ты никогда не просишь о помощи. Вот еще одна твоя проблема, раз уж мы заговорили об этом. – Она посмеивается. – Но существует много людей и много организаций, которые могут помочь нам в час нужды. Человечество огромно… и по природе своей люди добры, Марк. Ты можешь просто поверить в это?
Я молчу.
– Как бы то ни было и что бы ты там себе ни думал, африканские целительские практики – это не магия и не ведовство. Это мировоззрение, столь же имеющее право на существование, как, скажем, религия или философия. Как и они, эти практики предлагают нам решение серьезных проблем. Это вид терапии. Никто не верит, что призраки существуют на самом деле, но, в точности как священники, психологи или какие-то европейские атеистические философы, сангомы могут помочь тебе отогнать страхи, понять фантазии, что-то посоветовать. Изгнать призраков, поселившихся в пространстве твоей психики.
Да, это убедительный аргумент, хотя и строится он на том, что все в мире относительно и что угодно можно воспринимать как безобидные духовные практики, направленные на утешение страждущих.
– С чего вдруг ты у нас стала таким экспертом?
– Недавно документальный фильм на эту тему видела.
Я смеюсь.
– Даже если бы я согласился с тобой, мы не можем себе этого позволить. – Моя вечная отговорка. – Я только что прилично потратился, чтобы починить машину Стеф, эту чертову развалюху. И вообще, Стеф ни за то не согласится пригласить такого человека к нам в дом.
– Не волнуйся. Я ее уговорю. Я могу быть очень убедительна, ты же знаешь. Особенно когда речь идет о том, что лучше для тебя, дружище.
Вернувшись домой, я вижу в гостиной Клару – в моей гостиной, перед моим телевизором, с моей бутылкой вина «Меерласт», которую Джеф подарил мне на прощание, когда я ушел из университета.
Она осматривает меня, будто я явился сюда непрошеным гостем.
– Что ты с собой сотворил? – осведомляется она.
– Где Стеф?
Она смотрит на то, что я держу в руке.
– Может, уберешь это и пойдешь умоешься?
Я иду в кухню, ставлю чайник, прячу все в коробку в кладовой и мою руки в ванной. Затем я иду в спальню, бросаю рубашку в корзину с грязным бельем, надеваю чистую футболку и направляюсь к Кларе в гостиную. В коридоре я вижу Стеф – она, пятясь, тихонько выходит из комнаты Хейден. Стеф поворачивается и испуганно смотрит на меня. На мгновение ее лицо каменеет, глаза широко распахиваются, но затем она берет себя в руки, хмурится и жестом зовет меня в кухню.
Там она скрещивает руки на груди, стоя в трех метрах от меня, – настолько далеко, насколько позволяет помещение.
– Где ты был? – спрашивает она.
– А ее кто пригласил? – шепотом говорю я.
– Она сама себя пригласила, естественно. – Стеф даже не думает понизить голос. – Где ты был?
– У психотерапевта. Пробки на дорогах.
Я вижу, как она стискивает зубы, заставляя себя промолчать, не обвинять меня ни в чем, не затевать скандал, пока Клара здесь. Но ее взгляд невольно падает на часы на стене. Сейчас уже больше девяти.
– С Хейден все в порядке? – спрашиваю я, чтобы отвлечь ее.
– Господи, Марк… Нет, с ней не все в порядке. Она испугана. Не может уснуть. И мне кажется, она опять заболевает.
Уже во второй раз за сегодня я думаю, что Стеф может намеренно причинять Хейден вред. Или, по крайней мере, ее собственная тревога негативно сказывается на ребенке.
– Послушай, Стеф… – говорю я и тут замечаю, что Клара идет из гостиной к нам в кухню и останавливается в дверном проеме. – Послушай, может быть, ты слишком долго просидела в этом доме одна. Что, если мы отдадим Хейден в детский сад? Может, пришло время задуматься о поиске работы?
Когда Марлис, та самая пресловутая сангома, поднимает шум через два дня около полудня, я не в настроении. Шума от нее предостаточно – браслеты из бусин звенят, подвески на ожерелье постукивают друг о друга, холщовая сумка, заброшенная на плечо, бьется о ритуальный барабан для изгнания духов. Марлис ставит машину, южнокорейский седан «киа», на дороге и направляется к дому, не обращая внимания на удивленные возгласы пары обкуренных бомжей, устроившихся под забором наших соседей.
Я смотрю на нее в окно. Сангома открывает калитку и останавливается. Ставит барабан и сумку на землю и хмурится. Если абстрагироваться от бисерной повязки на голове и длинной юбки, можно понять, что она моя ровесница – коренастая грузная женщина лет пятидесяти, посеченные неухоженные волосы, блеклые и немытые, торчат из-под повязки. Она словно принюхивается, переминаясь с ноги на ногу и покачиваясь, будто стоит в черте прибоя, затем поднимает сумку и барабан и поворачивается к калитке. Как если бы она не могла решить, входить ей в дом или нет.