Жениться и обезвредить - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Белянин cтр.№ 32

Взмыленная под тройной ношей Сивка-Бурка бережно коснулась копытами земли как можно ближе к крыльцу нашего терема. Подбежали дежурные стрельцы. Раненого понесли в дом, я быстро поцеловал невесту и едва ли не бегом бросился к царю. Такие вести не могли ждать. И надо же было, чтоб именно в этот самый неподходящий момент меня пытались остановить все подряд со своими дурацкими заявлениями! Неужели непонятно, что если милиция куда-то вот так нервно спешит, значит, дело срочное и все остальные уж точно могут подождать?! Наш лукошкинский люд, похоже, считал иначе…

— А задержись-ка, батюшка сыскной воевода, уважь купца третьей гильдии! Заслугами отмеченного, государем уважаемого, людьми солидными чтимого, семьёй да внуками обременённого, на храм божий жертвующего, законы исполняющего! Ужо небось надолго-то не задержу, один вопросик лишь задам. Вот ты и ответь, не чинись перед старшими, Бог гордых не любит. Так, что спросить хотел… Как жизнь молодая, чё нового в отделении-то, а?

Как я его не убил на месте, не знаю… Остальные продолжали тему со своими индивидуальными вариациями.

— Добрый день, Никита Иванович! А у вас, слыхал, свадебка? Ну дай вам Бог… А меня что же не позвали? Ну суди вас Господь… А я ить теперь обижуся и сам не приду! Ну упаси вас Боже… А может, и приду, чё мне стоит-то?

— А-а-а-а, гражданин участковый! Горе-э, горе-то какое! Всю жизнь свою вас одного любила, все пятьдесят лет в девственности прождала, а вы на другой женитеся! А-а-а-а, ну вона я ей уже все волосья-то повыдёргиваю…

— Прости, сыскной воевода, друг ты мне, а далее я тя не пущу. Не пущу, и не проси, и глазами не зыркай, и кулаки не сжимай, и не гневайся зря… Я на тя гневаться должен! У меня жена два дня как из дому сбежала? У меня! Я те заявление писал? Писал! Почему же ты допустил, чтоб она сёдни поутру в избу заявилась, да не одна, а с тёщенькой?! Есть на те крест после этого, сыскной воевода? Не пущу, покуда со мной мировую не выпьешь…

Как я вырвался — ума не приложу. И это ведь только трое-четверо наиболее настырных! А десяток добросердечных граждан, просто искренне, от души, интересующихся, «как здоровьечко»? А пяток обиженных, мимо которых я промчался с такой скоростью, что даже не понял, чего они, собственно, хотели?! Нет, нельзя так с людьми… Хотя как со мной, так очень даже можно! Они — народ! А народ всегда прав. В конце концов, перед ними я в ответе и за себя, и за власть, и за них самих порою.

Но худшее началось, когда я язык на плече добрался до царского подворья. Стрельцы меня пропустили без разговоров, но, поднимаясь к государю на второй этаж, я лоб в лоб налетел на реакционное крыло боярской думы, спускающейся с внеочередного совещания. Это был тот редкий случай, когда уровень моего личного невезения взлетел на новую, олимпийскую высоту.

Кажется, я успел сказать только:

— Граждане бояре, расступитесь, мне к царю по делу, сроч…

Дальше меня молча взяли в охапку, облапили со всех сторон, как шестилетний сенбернар корейского повара, и вынесли на задний двор, казнить без суда и следствия.

Всё делалось тихо, споро, без лишней суеты и привлечения внимания, я бы даже сказал — серо и буднично. Через конёк левого крыльца перекинули длинный шёлковый пояс, к нему привязали ещё два, профессионально настраивая скользящую петлю…

— Вешай его, бояре!

Я отбивался, словно лабораторная мышь от студентов-медиков, но силы были слишком неравны. В высоком окошке мелькнул профиль Гороха. По-моему, он отлично видел, что именно тут происходит, и… спокойно отвернулся. Я понял, что потерял единственного заступника при дворе… Хотя, может, государь всё-таки не заметил? Не может же он… я же… они же меня сейчас…

— Ага, попался, злыдень подколодный! — взвился за моей спиной счастливый вопль дьяка Филимона. — Отворотил лик свой светлый царь православный от мента безбожного! Вот и пущай свершится суд праведный над грешником Никиткой из отделения. Мало ли народу взбаламутил, мало ли бояр напозорил, дык ещё и мне, агнцу безвинному, всю кровь литрами так и выпил!.. На те, басурманин, на!!!

Я кое-как обернулся. Мстительный дьяк с совершенно безумным лицом сорвал с ноги самодельный деревянный башмак-гета и со всей дури запустил мне в голову. У меня не было возможности даже увернуться…

Он сам не попал. То есть попал, но не в меня. Кустарный образец японской обуви вдребезги расшиб то самое стекло, за которым только что мелькнул царь. Гневное лицо Гороха всплыло в пустой раме…

— А-а… энто, надёжа-государь, ослушники твои против нашего Никитушки Иваныча сильное зло умышляют, — тонко проблеял вусмерть перепуганный гражданин Груздев, мигом сдавший всех. — Вот я и дерзнул тебя, батюшку, сандаликом предупредить… покуда греха не случилося…

Бояре бухнулись на колени, те, кто похрабрее, бросили меня, переключившись на битьё переметнувшегося дьяка. Шёлковую петлю со своей шеи я снимал сам дрожащими руками, так и не дождавшись посторонней помощи. Набежавшие царские стрельцы спешно наводили порядок. Не знаю, да и не хочу знать, чем это кончится для фракции Бодрова, мне было важно успеть донести главное:

— Шамаханы! Их орда движется на Лукошкино! Поднимайте войска…

Горох сдвинул брови, зло сплюнул вниз, перекрестился и сделал мне знак подниматься наверх. Очень надеюсь, что мой лимит невезения на сегодня полностью исчерпан. А ещё лучше — выбран до конца недели… Потому что жить, оказывается, хочется-а…

Экстренное совещание правительства в лице царя, боярина Кашкина и меня было собрано в течение получаса. Могли бы и раньше, но Кашкин приболел; пока за ним послали, пока гонец дважды навернулся, пока у боярской телеги слетело колесо… Сами понимаете, живём в сплошном невезении. Лихо — оно демократично, достается всем.

Дьяк Филимон Груздев рвался присутствовать в качестве секретаря, но был отклонён с редким единодушием. Государь сидел на коленях в углу своего кабинета на чистеньком татами и что-то выстукивал холёными ногтями по узорчатой гарде японского меча. Старый боярин сурово устроился на крепком русском табурете, если он и неодобрительно относился к гороховским закидонам, то сверх меры этого не демонстрировал. Я чуть хрипловато из-за побаливающей шеи (неприятно, когда тебя душат!) бегло доложил им всё: о раненом пограничнике и лично увиденных вдали свидетельствах факта приближения противника.

— Что скажешь, боярин? — выгнул левую бровушку Горох.

— Словам участкового верить надобно, — после минутного раздумья кивнул Кашкин. — Знаю, хоть и многим родам древним, многим холопам твоим служба его милицейская поперёк горла стоит, но я за сыскного воеводу головой поручусь! Гонца пограничного нам бы самим допросить следовало, а до той поры народ зря не поднимать.

— В каком смысле «зря»?! — не выдержал я. — Судя по дымам на горизонте и одному добравшемуся герою, там все приграничные заставы смело начисто! Шамаханы идут развёрнутым маршем, надо объявлять всеобщую мобилизацию!

Опытный царедворец бросил на меня укоризненный взгляд и, разгладив бороду, продолжил: