Жизнь: вид сбоку - читать онлайн книгу. Автор: Александр Староверов cтр.№ 4

Еще вчера меня любили лишь родители. Но они-то обязаны. Родили – значит, любите. Всех любят, тут нечем гордиться.

Еще вчера я сомневался в своей востребованности, впадал в подростковую тоску и меланхолию. Вдруг я никому не нужен? Вполне возможно, я урод или лишний человек, как говорили нам на уроках литературы про героев XIX века. Я смаковал свою неприкаянность и тут же, без перехода, гордо презирал жестокий и неправильный мир. А после – выл от унижения, а потом снова гордился и презирал.

И опять, и снова…

Но это все в прошлом.

У меня есть девушка, и мир в ее лице ласкает меня, мир заключает меня в свои дружеские, и даже более того – любовные объятия. Я достойный, важный и успешный член общества.

У меня есть девушка!

Дело даже не в сексуальном аспекте девушки. В физическом смысле моя первая девушка первой не была. Но тех, которые были до нее, «девушками» назвать язык не поворачивался. Как бы это пообразнее объяснить… ну, скажем – следующая ступень после онанизма. Поприятнее, конечно, но и постыднее. Потому что об онанизме знаешь только ты, а о следующей ступени знает еще как минимум следующая ступень.

Как говаривал папаша Мюллер Штирлицу, «что знают двое, то знает свинья». Молодых свиней у нас на Тишинке было целое стадо, а податливых и на все готовых «ступенек» – раз, два и обчелся. Так что пересечения случались. Иногда заклятые враги встречались на подступах к заветным «ступенькам», краснея, опускали головы и мирно расходились в разные стороны. В джунглях было водяное перемирие, а у нас, если мягко выражаться, гормональное.

С обретением девушки мой социальный статус возрос неимоверно.

– Ты куда? – спрашивали меня старые дворовые дружки. – Давай мячик погоняем?

– Не могу, – гордо отвечал я. – Мы с девушкой в кино идем.

– Эй, Саня, пойдем пивка попьем? – предлагали новые институтские товарищи.

– Не получится, – притворно горюя, вздыхал я, – моя девушка этого не любит.

И уж совсем убийственно звучал мой ответ на предложение бывших одноклассников прошвырнуться по улице Горького с целью склеить каких-нибудь чувих.

– Оно, конечно, неплохо бы… – как бы колеблясь, размышлял я, – да и у девушки моей сейчас месячные…

В этом месте я делал точно рассчитанную паузу и, насладившись своим величием, строго и по-мужски продолжал:

– Но нет, не могу, люблю я своего котенка. Понимаете?

Никогда позже я не чувствовал себя таким крутым.

И, наверное, уже не почувствую.

У меня был котенок. Котенок ростом сто семьдесят сантиметров, с небесно-голубыми глазами, пушистыми ресницами и выдающейся грудью!

И я мог об этом спокойно говорить.

Меня слушали парни, стоящие на иной ступени социальной лестницы. Они жили впроголодь, они рыскали по Москве с вечно жадными глазами. Отчаявшись, унижаясь и краснея, они шли к девчонкам из своего круга – податливым и за небольшие подарки на все согласным. В крайнем случае они использовали свои руки не только для труда и созидания…

А я, сияющий и недосягаемый, стоял на вершине.

Пропасть между нами была гораздо больше, чем между бомжом и всеми участниками списка Форбс, вместе взятыми. Примерно, как между инфузорией-туфелькой и неандертальцем. Нет, как между бактерией и кроманьонцем. Точно – бактерией и кроманьонцем.

Моим отсталым друзьям еще только предстояло эволюционировать в существа, отдаленно напоминающих мужчину. Тяжелый труд превратил обезьяну в человека, он же трансформировал бледных юношей в суровых мужей. Пускай сначала проутюжат в поисках чувих тысячу раз улицу Горького. Пускай, пыхтя и потея, выдумывают натужные шутки, когда им повезет и какая-нибудь дурочка не пошлет их сразу. Пускай, униженно клянча у родителей, раздобудут денег на кино и мороженое. Пускай извернутся ужом и организуют, хотя бы на пару часов, такую нужную позарез свободную хату. Пускай, наконец, попробуют уложиться в эти короткие два часа. Уломать, заболтать, умолить девчонку!..

Долог и тернист был путь в мужчины в далеком 1988 году.

Я его прошел и закономерно пожинал плоды трудов своих. Я успокоился, стал благодушно ленивым рантье. Я жил на проценты с капитала, и моим капиталом была моя девушка…

Именно тогда, теплой и солнечной перестроечной осенью, еще до наступления всякого капитализма в России, я познал главную буржуинскую тайну. Я понял и до последней своей жилки прочувствовал ахиллесову пяту будущих баловней судьбы, приватизации и фондового рынка.

Когда имеешь все и жизнь твоя утопает в карамельной патоке удачи, очень боишься это все потерять.

Однажды ночью я проснулся в холодном поту и, неизвестно с чего, вдруг подумал: «А что будет, если она меня бросит?»

Мое тело раскалилось от неизвестной мне доселе лихорадки. Пот мгновенно испарился, и я, сухой и горячий, побежал к телефону звонить своей девушке: хотел убедиться, что она есть, не приснилась мне, не бросила меня вчера, не ушла в мир, набитый самцами, только и мечтающими о ее невообразимых прелестях!

Как скупой рыцарь, я чах над своим сокровищем. Пересчитывал его, гладил и целовал. Секс уже отошел на второй план. Лишь бы только была, была рядом. Ведь я не заслужил ее, мне просто повезло! Я самозванец, мошенник, пускающий пыль в глаза доверчивым лохам, а на самом деле…

На самом деле с той ночи жизнь моя превратилась в ад.

Да и ее, видимо, тоже.

Обычно чего боишься, то и происходит.

Я не стал исключением. Сильно позже я прочитал у Юнга и Фрейда о воле к смерти, о запутанных отношениях Танатоса и Эроса. Прочитал и понял, что эти два гада той осенью выясняли свои отношения прямо на мне, семнадцатилетнем пацанчике, еще вчера игравшем в солдатики. А я, зажатый их стальными лапищами, обреченно плелся к закономерному финалу. Я сам приближал этот финал, кровь моя густела и холодела от ужаса, но я ничего не мог поделать.

Конечно, она меня бросила.

Но прежде чем перейти к печальному концу истории, видимо, стоит описать ее медовую середину.

Мою девушку звали Ира.

Так просто, казалось бы, – три буквы, две гласные и одна согласная. Но для меня эти три буквы заслонили мир.

С детства имея страсть к словотворчеству, я называл ее Вира – подъем, и Ира-свет называл, точнее Ирассвет – восхождение солнца новой взрослой и прекрасной жизни, и Ир-ра-циональностью окрестил, потому что безумием и чудом нежданным она была в моей жизни…

А она меня незатейливо звала Шурик.

Господи, как я ненавидел это плебейское недотепистое имя!

В раннем отрочестве образ простоватого Шуры Балаганова из «Золотого теленка» совместился у меня в голове с милым, но тупым Шуриком из «Кавказской пленницы». Получившийся гибрид до такой степени напоминал окружавших меня агрессивно-послушных, глупых, но всегда уверенных в своей правоте «совков», что, когда мои одноклассники искали повод со мной подраться, достаточно было всего лишь назвать меня Шуриком.