Идея интригует Кама. Он вдруг осознаёт, что, помимо обычного, его терзает иной голод. Он жаждет общения, установления более тесных связей с людьми. С момента своего создания он не видел ни одного сверстника. Кам решил для себя: его возраст – шестнадцать лет, точнее все равно никто не скажет. Компаньон – рожденный, не созданный – стал бы весомым шагом навстречу истинной человечности. На этот раз Роберта не просчиталась: теперь у Кама есть стимул, чтобы жить. И он снова тянется к канюле на руке.
– Кам, не надо, – просит Роберта. – Пожалуйста, не надо!
– Не волнуйся.
Кам отсоединяет иглу и встает с постели, впервые за несколько недель. Суставы болят почти так же, как швы. Он подходит к окну и выглядывает наружу. До этого момента он не задумывался, какое сейчас время дня. Оказывается, сумерки. На горизонте висит облачко, за которым прячется заходящее солнце. Море блестит и искрится, небо сияет разноцветьем. Права ли Роберта? Имеет ли он, Кам, такое же право на этот мир, как и любой другой человек? Дано ли ему большее?
– Самостоятельность, – объявляет он. – Отныне я буду решать сам за себя.
– Конечно-конечно, – соглашается Роберта. – А я всегда буду рядом – чтобы подать совет…
– Совет, не приказ. Хватит меня контролировать. Я сам буду определять, что мне делать и когда. И еще: я сам выберу себе компаньона.
Роберта склоняет голову.
– Твое право.
– Хорошо. Я голоден. Скажи, чтобы подали бифштекс. – Подумав, он изменяет решение: – Нет… пусть принесут омара.
– Ради тебя – все что угодно, Кам!
Роберта вылетает из комнаты, спеша исполнить его просьбу.
18
Риса
Риса просыпается среди ночи – ее будит топот. Кто-то поднимается по пандусу «Дос-Мака». Она надеется, что это пришли к кому-то другому, но ночные визиты всегда бывают по ее душу. Глухой ночью сюда заявляются только те, кому нужны услуги Рисы в качестве доктора. Значит, что-то стряслось.
Штора отодвигается и в отсек влетает Киана.
– Риса, там, в больнице, пара ребят… Дело плохо. Очень плохо.
Шестнадцатилетняя Киана, ночная дежурная в медицинском самолете, любит все драматизировать и вечно делает из мухи слона. Ее «вычистили» из семьи медиков, поэтому Киана из кожи вон лезет, чтобы доказать, какой она хороший врач. Она всегда раздувает масштабы несчастья, чтобы все ахнули, когда она с ним справится. Но раз Киана ворвалась к Рисе вместо того, чтобы решить проблему самостоятельно и присвоить всю причитающуюся славу, значит, ситуация и впрямь серьезная.
– Парни возились с турбиной, – рассказывает Киана, – а двигатель возьми да и сорвись…
Риса подтягивается на руках и пересаживается из постели в кресло.
– Что на них нашло – возиться с двигателем посреди ночи?
– Не знаю, думаю, они на спор.
– Придурки.
Половина травм, которые Рисе приходится лечить, случаются либо по глупости, либо из-за желания показать себя. Она часто задумывается: тяга к саморазрушению присуща только Уцелевшим или и остальным людям тоже?
Прибыв в медицинский самолет, Риса обнаруживает весь отряд медиков в полном составе – и тех, кто был на дежурстве, и тех, кто отдыхал. Только двое из них – ребята повзрослее, оставшиеся на Кладбище после того, как им исполнилось семнадцать. Остальные – желторотики, только-только научившиеся лечить мелкие ссадины и ушибы. Вид крови Рису больше не пугает. Ее страшит другое – недостаток знаний. Едва поднявшись на самолет, девушка понимает, что этот случай ей не по зубам.
В углу сидит мальчишка с искаженным от боли лицом и стонет: он вывихнул плечо, но на него почти не обращают внимания, потому что состояние второго пациента, лежащего на столе, в сто раз хуже. В боку у него зияет огромная рваная рана, из которой торчит ребро. Парнишка воет и корчится. Несколько ребят лихорадочно пытаются остановить кровотечение, изо всех сил надавливая на основные артерии, а один из помощников Рисы дрожащими руками наполняет шприц.
– Лидокаин или эпинефрин? – спрашивает Риса.
– Лидокаин? – лепечет тот вопросительно.
– Так, я сама этим займусь. У нас есть готовые инжекторы с эпинефрином.
Помощник смотрит на Рису так, будто его застали в школьном коридоре, когда он собирался улизнуть с уроков.
– Адреналин! – втолковывает она. – Эпинефрин то же самое, что адреналин.
– Ох, точно! Сейчас принесу!
Риса пытается предельно сузить поле своего внимания, чтобы общая страшная картина не выбила из колеи. Она делает раненому первый укол, обезболивающий.
– Врачу звонили?
– Да, уже три раза! – откликается Киана.
Когда на Кладбище случается что-то такое, с чем ребята не могут справиться сами, к ним приходит настоящий доктор. Он сочувствует Сопротивлению, оказывает помощь бесплатно, вопросов не задает, но на звонки отвечает, когда захочет. Впрочем, даже если бы и получилось выцепить врача, Риса знает, что тот сказал бы. «Надо доставить мальчика в больницу».
Услышав это, ребята всегда вздыхали с облегчением: ответственность за жизнь раненого с них снималась. При огромном количестве травм на Кладбище они за год отослали в больницу только двоих, и оба все равно умерли. Риса ни за что не допустит этого в третий раз.
– Жуть как больно, – цедит раненый сквозь стиснутые зубы.
– Тихо! – говорит Риса и замечает: глаза парнишки начинают закатываться. – Смотри на меня! – командует она и всаживает ему укол эпинефрина, чтобы остановить кровотечение и не дать раненому потерять сознание. – Как тебя зовут?
– Дилан. Дилан Сирота.
– Правда? Я тоже Сирота. Государственный детский приют номер двадцать три, штат Огайо.
– Флорида, «Магнолия». Приюты во Флориде идут не под номерами, у них названия. Цветы.
– Ну, еще бы.
Дилану Сироте лет тринадцать-четырнадцать. У него заячья губа, при виде которой в Рисе просыпается гнев: мальчик, как и она сама, – воспитанник государства. Если родители не так уж часто отказываются от своих детей только из-за недостатков во внешности, то государственные приюты без зазрения совести отправляют на разборку ребят, на которых, видите ли, неприятно смотреть. Теперь спасение парнишки становится для Рисы делом чести. Она велит Киане приготовить карету «скорой помощи».
– У нее колесо пробито, – сообщает Киана.
Риса мычит от досады.
– Так пусть заменят! – отрезает она.
– Не уходи, – просит Дилан, умоляюще глядя на нее.
– Не волнуйся, не уйду, – успокаивает его Риса.
Сопротивление уже давно обещает завести на Кладбище постоянного врача, но пока это только пустой звук. Риса понимает: у Сопротивления и так дел по горло, врач не приоритет, но когда на глазах у нее истекает кровью мальчик, такое оправдание сомнительно.