Оставшись одна, Анриэтта надела платье попроще и более закрытое. Смущать московитов белыми плечами она не хотела. Кроме того, она отлепила мушки – этот каприз моды их бы сильно озадачил. Даже если на лице всего три мушки, как полагается приличной женщине; а вот восемнадцать, как у дорогих шлюх, московитов до смерти бы испугали, им первое, что пришло бы в головы, – женщина подцепила заразную хворь. Наконец Анриэтта вызвала привратника и велела отказывать всем, кроме господ, которые одеты, скорее всего, очень скромно, говорят по-французски не слишком хорошо, а также не знают прозвания хозяйки дома.
Московиты, как она и думала, явились втроем.
С Ивашкой Анриэтта обнялась и расцеловалась, как с родственником. Петруха насупился, но целоваться с ним при всех она не собиралась. А Шумилов просто пожелал доброго вечера с таким видом, будто у него вторые сутки болит брюхо.
– Как вы сюда попали? – первым делом спросила Анриэтта. И московиты, немного смущаясь, рассказали о своей погоне за Ординым-Нащокиным-младшим.
Шумилову очень не хотелось признавать поражение, Петрухе – тоже. А Ивашка был попроще, да и отношения с Анриэттой у него сложились чуть ли не родственные.
– Где-то мы его, подлеца, упустили, – сказал Ивашка. – Думали, он в Париже. Может, и впрямь в Париже, да как его тут искать?
– То есть потеряли между Утрехтом и Парижем? – весело уточнила Анриэтта. – Как у вас, русских, говорится: – проще найти иголку в стоге сена?
– Это не смешно, – выпалил Шумилов. – Он связался с ворами и негодяями. По мне, так хорошо бы, если бы его при дележке хабара порешили.
Последние слова он произнес по-русски, но Анриэтта почти все поняла.
– Что такое «хабар»? – спросила она.
– Это награбленное.
– Если схватят и начнут допытываться, кто таков, он сперва будет врать, потом скажет правду, – вмешался Петруха.
– Но где он нашел этих воров и негодяев?!
Узнав про повара Жана-Луи де Водемона, Анриэтта задумалась.
– Фамилию он взял фальшивую, это ясно. Говорите, повар?..
– В Утрехте его считают хорошим поваром, – сказал Ивашка. – Да там французов привечают, потому что самим стряпать лень. Горячее варят раз в неделю, потом разогревают. Такие они, эти голландцы. Им коли малость получше сухой корки, так уж и лакомство, так уж и французская стряпня! Хлеб пекут – ком глины на дороге возьми, обомни и то вкуснее!
– Знаю я, какой там хлеб… Ну, кажется, есть один человек, который может подсказать, где искать вашего повара. Я могу его навестить, но не хочу идти одна, там место опасное.
– Пойдем вместе, – сразу ответил Шумилов. И сам удивился: отчего ему вдруг приятно видеть страх Анриэтты?
Человек, к которому она решила повести своих московитов, был не простой. Несколько лет назад он выполнял такие поручения кардинала Мазарини, что сам чудом остался жив. Дениза и Анриэтта дважды получали его в помощники – и оба раза он умудрялся купить услуги таких головорезов, по которым виселица плачет. Теперь, когда кардинала не стало, а человеку тому исполнилось семьдесят, он жил на покое – хотя от него всего можно было ожидать.
Его подлинного имени Анриэтта, понятное дело, не знала, а обращалась к нему так, как велел кардинал: господин Бюсси.
Место, где он поселился, было не столь аристократическим, как квартал Марэ. Бюсси хотел иметь свой дом, а не снимать жилище, потому что дом этот собирался оборудовать на особый лад. Он отыскал сравнительно недорогой домик в переулке, отходившем от улицы Глатиньи. Улица, хоть и возле самого собора Парижской Богоматери, принадлежала проституткам, на ней околачивался всякий сброд, но именно там можно было неплохо заработать – добрый дядюшка Бюсси давал деньги в рост под хороший залог, не брезговал и скупкой краденого. В его приколоченном к полу сундуке хранилось немало ценных вещей, но совершенным болваном нужно было быть, чтобы на эти сокровища покуситься: Бюсси достаточно было сказать словечко двум-трем здешним молодцам, и похитителя бы ему нашли мигом.
Для визита к Бюсси Анриэтта надела мужской костюм, но не модный, а простой – взяла довольно длинный рыжий кожаный колет у кучера, рубаху и штаны – из тех, что недавно купила для привратника. Сапоги у нее были свои – куплены на случай, если вдруг захочется прокатиться верхом. Волосы она частью запрятала под шляпу, частью выпустила, подкрутив концы. Шпага у Анриэтты тоже была – лихое прошлое приучило ее держать дома все оружие, какое только удастся раздобыть.
Когда московиты увидели ее в этом наряде, Петруха охнул, Ивашка перекрестился, а Шумилов невнятно хмыкнул.
Домишко, где жил Бюсси, имел два этажа, маленькие зарешеченные окна и дверь из прочных досок. Возле двери сидел на каменной скамье мужчина лет пятидесяти, кривой на левый глаз, в шляпе с обвисшими полями, в буром кожаном колете и штанах, когда-то, возможно, бывших зелеными, в башмаках на босу ногу и с лежащей на коленях рапирой. Чашка рапиры напомнила Анриэтте тот бритвенный таз, который вместо шлема надел на голову Дон Кихот из знаменитого романа.
Мужчина запрокинул голову, закрыл единственный глаз и наслаждался солнечным теплом; лучи в эту узкую и мрачную улочку проникали редко, и вот сейчас ему выпало такое счастье.
Но шаги он услышал сразу и положил руку на эфес.
– Господин Бюсси у себя? – спросила Анриэтта.
Мужчина несколько секунд в нее вглядывался.
– Может, у себя, а может, и нет.
Анриэтта усмехнулась и на ладони левой руки начертила ногтем три маленькие пентаграммы.
– Вон оно что. Сейчас…
Мужчина дернул за свисавшую из окна веревочку.
– А эти – со мной, – сказала Анриэтта.
Дверь отворилась. Хозяин дома стоял, отступив на два шага от порога, с горящей свечой в руке.
– Входите, моя красавица, – сказал Бюсси.
Анриэтта вошла в темную комнату, а следом за ней и московиты.
Господин Бюсси оказался черноглазым стариком с седыми бровями неимоверной кудлатости, усами и бородой – как у нищих на паперти любого московского храма, длинным мясистым носом. Ростом он был – Ивашке по плечо, а Шумилову по ухо.
Помещение, где он принимал гостей, было пустым и мрачным: скамья у стены, небольшой стол, стул для хозяина. Окошко – в две ладони величиной да еще забрано решеткой.
– Не прислал ли за мной с того света наш хозяин? – осведомился Бюсси. – Должно быть, скучно ему там на раскаленной сковородке, и он просит пожаловать своего верного слугу.
– Я не знаю, мой милый Бюсси, на сковородке он или на раскаленных вилах, да и знать не хочу, – ответила Анриэтта. – Много для него чести – чтобы мы вспоминали старого негодяя. Но старых товарищей я помню.
– Эх, прошли те годы, когда красавицы вспоминали обо мне по более приятным поводам… Значит, полагаете, что можете хорошо мне заплатить за услугу?