Богини славянского мира - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Серяков cтр.№ 90

Не менее кровожадными и ужасными были и скандинавские девы-воительницы валькирии. Во время битвы при Клонтарве между викингами и ирландцами в 1014 г. одному человеку по имени Дарруд было видение: «Он подошел к этому дому, заглянул в окошко и увидал, что там внутри сидят какие-то женщины и ткут. У станка вместо грузил были человеческие головы, утком и основой были человеческие кишки, нить подбивалась мечом, а вместо колков были стрелы. Они пели такие висы:

Потом они разорвали сверху донизу свою ткань, и порвали ее в клочья, и каждая из них взяла то, что у нее осталось в руке. Дарруд отошел от окошка и пошел домой. А женщины сели на коней и ускакали, шестеро – на юг и шестеро – на север»⁹²⁰. В жестокости с ними вполне могли соперничать и мифологические женские персонажи южнославянского фольклора – самовилы. Так, например, песня «Терем самовилы» так описывает ее жилище:

Как отмечает Н.М. Гальковский, у западных славян с вилами соединялось представление о чем-то дурном и позорном: чеш. vila – «сумасшедший», vilny – «сладострастный, распутный», польск. wila – «сумасшедший, глупец»; в польском фольклоре вилами были души красивых девушек, которым за их грехи суждено вечно носиться между небом и землей. Само слово вила, по мнению А.Н. Веселовского, происходит от и.-е. uel – «гибнуть». Сербские сказания рисуют вил не только пряхами, но они также мечут смертоносные стрелы, отравляют источники, насылают на людей болезни и отнимают у них разум.

Примерно так, как и валькирий, описывает славянскую деву-воительницу видение чешского князя Пршемысла, предрекавшее ему тяготы в грядущей Девичьей войне: «И вот в зареве пожара узрел я девушку. Из-под шлема спадали у нее длинные волосы; в одной руке держала она меч, в другой – чашу. На земле лежали в крови и во прахе убитые мужчины. Как безумная, металась девушка и попирала мертвых ногами. Затем набрала она крови полную чашу и, подобно хищному зверю, с неистовой жадностью стала пить ее»⁹²². Характеризуя общие черты женских персонажей славянской «низшей» мифологии, Л.Н. Виноградова и С.М. Толстая отмечают: «Общими для всех является лишь склонность заманивать, увлекать людей (особенно выраженная у русалки), способность насылать болезни и порчу (наименее свойственная русалке), похищать людей, губить, умерщвлять человека разными специфическими для каждого мифологического персонажа способами (русалка – топит, душит, щекочет до смерти и т. п.; богинка – топит, сбрасывает с моста, отрывает голову, выпивает кровь, убивает вальками и т. п.; самодива – стреляет из лука, сбивает вихрем, насылает болезни и т. п.; вила – убивает взглядом, выпивает сердце ребенка и т. п.)»⁹²³.

В уже упомянутой русской сказке «Василиса Прекрасная» баба-яга «никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят», а «избушка яги-бабы» описывается так: «забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские, с глазами; вместо дверей у ворот – ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с острыми зубами»⁹²⁴. В другой русской сказке «Марья Моревна» баба-яга живет в тридесятом царстве, за огненной рекой – границей, отделяющей мир живых от мира мертвых. Возле ее дома двенадцать шестов, на одиннадцати шестах по человеческой голове, а последний, незанятый, предназначается для головы Ивана-царевича, если он не устережет принадлежащих яге кобыл. Во многих восточнославянских сказках дом бабы-яги «тыном огороженный, на каждой тычине – по голове». О том, что под этими ужасающими мифологическими персонажами при всем их преувеличении имелась реальная основа, свидетельствует упоминание ангела смерти и ее дочерей ибн-Фадланом еще в Х в.

Следует отметить, что избушка из человеческих костей бабы-яги или «дом кости» хеттской традиции вряд ли является плодом беспочвенной фантазии. Геродот так описывал обычаи современных ему тавров, живших на территории Крыма: «У тавров существуют такие обычаи: они приносят в жертву Деве потерпевших крушение мореходов и всех эллинов, кого захватят в открытом море следующим образом. Сначала они поражают обреченных дубиной по голове. Затем тело жертвы, по словам одних, сбрасывают с утеса в море, ибо святилище стоит на крутом утесе, голову же прибивают к столбу. Другие, соглашаясь, впрочем, относительно головы, утверждают, что тело тавры не сбрасывают со скалы, а предают земле. Богиня, которой они приносят жертвы, по их собственным словам, это – дочь Агамемнона Ифигения. С захваченными в плен врагами тавры поступают так: отрубленные головы пленников относят в дом, а затем, воткнув их на длинный шест, выставляют высоко над домом, обычно над дымоходом. Эти висящие над домом головы являются, по их словам, стражами всего дома»⁹²⁵. Богиню тавров древние греки отождествляли с Артемидой, и весьма показательно, что человеческие черепа украшали святилище, посвященное именно женскому божеству, выполняя функции его стражей.

Несколько иную историю возникновения культа женского божества у тавров изложил Диодор Сицилийский. Согласно ему, этим народом первоначально правил Перс, отличавшийся свирепым нравом. «У Перса была дочь Геката, дерзостью и беззаконием превосходившая даже своего отца. Увлекаясь охотой, она в случае неудачи вместо зверей убивала из лука людей, а увлекаясь изготовлением смертоносных зелий, она изобрела так называемый аконит, и испытывала силу каждого зелья, добавляя его в пищу чужеземцам. Приобретя большой опыт в этих делах, Геката прежде всего погубила зельем отца и унаследовала царскую власть. Затем она воздвигла святилище Артемиде, в котором стала приносить в жертву богине приплывающих в ее страну чужеземцев, прославившись так своей свирепостью». От брака с собственным дядей Геката родила двух дочерей – Кирку и Медею. Первая продолжала изучать всяческие зелья и, выйдя замуж за царя сарматов, «перво-наперво погубила мужа зельями и, унаследовав царскую власть, учинила много жестокостей и насилия по отношению к подданным. Поэтому она и утратила власть и, согласно некоторым мифографам, бежала на просторы Океана…»⁹²⁶ Как видим, патриархальная революция произошла и у ираноязычных кочевников, отразившись в предании о свержении власти безжалостной колдуньи.