В Лавре великий князь будет всю неделю. После чего они с сыном воротятся в Москву, где княжич первым делом отправится не к матери Марии Ярославне, а к бабке Софье Витовтовне.
Глаза княжича уперлись в догоревшую свечу. Она плавилась, и огонек то воспламенялся, то гас.
Но беда с бедой соседствует, беда беду подпирает. Неожиданно на монастырском дворе раздался шум, голоса. А вскоре толпа людей ворвалась в церковь. Служба оборвалась, а толпа обступила Василия, сбила его с ног и поволокла на паперть. Толпа была возбуждена, она шумела и бранилась. Иван увидел среди них можайского князя. Он отдавал приказания. Княжич кинулся к нему, но можаец оттолкнул его, выкрикнул:
– Щенка хватайте!
А великого князя уже выволокли, и пособник можайца Афонька вытащил засапожный нож, со смехом занес его над Василием. Княжич увидел со страхом, как тот вдруг вонзил нож сначала в один глаз, затем в другой.
Дико закричал великий князь, взвыл. Но Иван этого уже не увидел. Его, бессознательного, кинули на телегу.
Княжич очнулся, когда его уже везли, но куда, он не знал. Он был в забытьи, а когда сознание ворочалось, наваливался страшный кошмар.
Скрипела телега, разговаривала и смеялась сторожа. Однажды княжич услышал, как кто-то говорил:
– Чего везем-то, нож в бок и в лес зверью на прокорм.
– Но-но, помалкивай, Кирьян, Шемяке лучше знать, что с княжичем делать.
* * *
Третьи сутки Шемяка выжидает возвращения можайского князя Ивана. Нервничает, меряет палату шагами, трет руки. В том, что князь Иван исполнит задуманное, Шемяка не сомневался. И у него не было никакого сомнения, что они вершат незаконный суд. Шемяка вслух говорит сам с собою.
– Аль я повинен? Сам Васька за власть великокняжескую держался. А вправе ли был? Нам, Юрьевичам, та власть принадлежит по праву. Мы на столе великокняжеском сидеть должны.
Приостановился Шемяка. Почудилось, кто-то в сенях ходит. Толкнул дверь, никого, почудилось.
И снова взад-вперед ходит по палате, продолжая рассуждать:
– Не своим умом жил Васька, материнским. Софья Витовтовна, литвинка, крута и властна.
Шемяка приостановился, задумался. Куда же, в какой отдаленный городок сослать старую литвинку? Оно и Ваське с семейством место для поселения подыскать. Пусть там и доживает своей век ослепленный князь.
В палату заглянул челядинец можайского князя. Шемяка сказал:
– Неси жбан пива хмельного!
Выпил, отер бороду. Сказал хрипло:
– Как князь Иван воротится, веди ко мне.
Осоловело поглядел на челядинца, бледный, взлохмаченный.
* * *
Княжич Иван поднялся на локте. Морозная, бесснежная ночь. Шумит оголившийся лес, и скрипят колеса телеги. Но отца с ним в телеге нет. Почему он, княжич Иван, один, куда везут его эти люди, какие окружили телегу. Один из мужиков склонился, спросил:
– Не спишь, княже? Мы люди боярина Ряполовского. Деревня наша неподалеку. Сей часец мы туда и двинемся. А там уже тя ждет боярин с братьями Семеном и Димитрием.
Говоривший взял у кого-то тулуп, накинул на княжича, и они тронулись.
Ехали всю ночь по тряской дороге. Иван плакал без слез, плакал беззвучно. Окровавленный отец виделся, звериный крик его слышался. Княжич понимал, заговорщики люто казнили великого князя. И за главных у них Шемяка и можаец. Иван задумывался, куда увезли отца? А может, они уже убили его, как собирались убить и Ивана.
На рассвете въехали в село. Миновали несколько изб и в боярском дворе, где кучковались оружные вилами и топорами мужики, телега остановилась у высокого бревенчатого дома.
Княжича провели в малую палату, где за столом плечо к плечу сидели братья Ряполовские, крупные, бородатые. Увидев княжича, старший Иван сказал:
– Шемякино зло, но мы от великого князя московского не отречемся и тя, княжич, в обиду не дадим. Муром-городок нас укроет, и бояре московские не все Шемяку признают.
– Ты на нас полагайся, княжич, – поддержали брата Семен и Димитрий. – Даст Бог, одолеем мы этого Шемяку со товарищи, какие злодейство учинили.
Старший Ряполовский сказал стоявшему у двери мужику:
– Накорми, Авдей, княжича, да пущай его бабы попарят. А завтра в Муром выедем. Да еще накажи, Авдей, всем моим людям с нами следовать. И приоружно, чтоб наскоки сторонников Шемяки отражать.
Глава 21
В Москву въехали веселой толпой, с криками:
– Отчего колокол молчит?
– Где первосвятитель с духовенством?
– Люд, не вижу люда!
Горланили окружавшие Шемяку его сторонники, бояре с оружной дворней.
По улицам Белого города шлялись любопытные, ожидавшие прихода Шемяки, кое-кто из москвичей выбрался на дорогу.
Из дворни боярской, что с Шемякой ехали, крики:
– Раздайсь!
– Сторонись!
Шемяка на коне вполоборота сидит, подбоченившись. У боярина Старкова спросил:
– Чать не рады моему появлению? А ведь я Дмитрий, ноне великий князь московский, меня чтить надобно.
Старков усмехнулся:
– Ты великий князь и те с Кремля зачинать надобно. Оттуда дух смертный разит.
– Очистим, очистим, боярин. А перво-наперво вдовствующую великую княгиню Софью Витовтовну сослать. И княгиню, жену Васьки Марью Ярославну со щенками выкинуть с дворцовых покоев. Вот ты, Старков, со своими холопами и займись этим. Да немедля. Покуда я в соборе Благовещенском постою, моим именем, именем великого князя московского в ссылку их, в Углич. Чтоб духом Васькиным не пахло.
Крикнул Старков холопам, и те поскакали за боярином.
К Шемяке подъехал боярин Сидор, тощий как жердь старик, с белой лопатистой бородой. Просипел:
– Вели, князь великий, ко мне в хоромы завернуть, там нас уже ждут столы накрытые. И покуда Старков твое указание исполнять будет, мы медов хмельных изопьем и пирогов отведаем…
Странное то было застолье. Весь день и всю ночь гудели хоромы старого Сидора. На Москве трезвонили колокола, разъезжали конные галичане, оповещали москвичей о начале великого княжения Дмитрия Шемяки.
После ночной попойки Шемяка пробудился поздно. Голова была тяжелой и болела. Велел покликать боярина Старкова. Того искали долго. Наконец он появился.
– Исполнил ли ты мое указание, – насупил брови Шемяка, – очистил ли дворцовые хоромы?
– Как и велел великий князь Дмитрий, Марию Ярославну с детишками в Углич повезли. Со слезами отправилась, только все Ваську своего звала да княжича Ивана. А старая княгиня супротивничала. Силком выволокли.
– И что? – поднял брови Шемяка.