Василий Темный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тумасов cтр.№ 26

Тверской князь улыбнулся.

– Ты, Настюша, слово точное нашла. Суета. Поговорю за трапезой с князем можайским…

Трапезовали вдвоем. На стол Гавря подавал, от поварни в трапезную метался. Разговор вяло начинался. Но князь Борис сразу понял, можаец в злобе. Супился, желваками играл.

– В Галич не от добра ездил, – говорил, – на Москву в обиде.

Борис брови вскинул.

– Отчего же, Можайск со времен Данилы Александровича в одной упряжи с Москвой.

– Обманом, обманом впрягли!

– Но тому не один десяток лет минуло.

– Ты, князь Борис, мыслишь, я, князь можайский, обиды прощу?

– Злоба в сердце твоем, Иван.

– Злоба, сказываешь? А Тверь не во злобстве, когда Москва ее величия лишила?

Борис промолчал.

– Я, князь можайский, обид не прощаю. Дмитрий Шемяка тоже обиды таит на Москву.

– Однако князь галичский еще не знает, с чем его отец, Юрий Дмитриевич, из Орды воротится, может, не звенигородским князем, а великим князем московским.

– Тогда иной сказ. Можайск на удел согласен, о том и Шемяка речь вел.

Тверской князь от куска мяса жареного отрезал, прожевал.

– А Дмитрий исполнит ли?

– Я Шемяке верю.

– А ежели Василий с ярлыком ханским воротится?

Князь можайский взъерепенился:

– Мы с Шемякой заедино против Василия встанем.

Тверской князь головой покачал:

– На великого князя?

– Ты, Борис, Василия великим князем мыслишь? А он ли на московском княжении сидеть должен? Почему не Дмитрий Шемяка?

– Коли так, не стану возражать.

Поднялся можайский князь.

– За трапезу и отдых ночной благодарствую, князь Борис. Мне же в дорогу пора. Поклонись княгине Анастасии.

Боярин Семен увидел князя в вышней горнице, где Борис иногда подолгу задерживался. А особенно вечерами, при свете свечи, когда уличный свет едва проникал через низенькое оконце и слышались голоса редкого люда.

Борис сидел, задумавшись, рубаха навыпуск, без пояска, ворот нараспашку. Дворецкий поздоровался, остановился у стола. Князь кивнул, посмотрел на боярина.

– С можайским князем разговор был, на Москву злобствует.

– Чем же ему Москва неугодна?

– Воли мало дает.

– По усобице Иван страждет.

– И по ней. – Борис бороду поерошил. – Я, боярин Семен, остерегаюсь дружбы Ивана с Шемякой. Шемяка, что Дмитрий, что Васька Косой на дела темные горазды.

– Аль князю Ивану того не понять?

– Вот и я так думал. А седни к иной мысли пришел. Как бы можаец с Юрьевичами на дела черные не пошли.

– Ты это о чем, княже?

– Власть, боярин Семен, голову мутит.

– Власть, княже, не сладка. Коли ее снаружи судить, одна сторона, а изнутри, ох как горька.

– Да разве они ее изнутри видят? А московский стол им периной мягкой чудится.

– Шемячичам есть на кого ровняться. Отец вон куда, в Сарай подался, чтоб стол отхватить. – Дворецкий на Бориса уставился. – Я, княже с боярыней своей Антонидушкой говаривал. Тверич я и все тверское мне не чуждо. С кровью материнской оно во мне. И обиды, какие Москва Твери чинила, ох как горьки. Но и другое сердце мое гложет, не может государство быть двуглавым. Либо Твери, либо Москве мясом обрастать, уделы собирать. Больно мне за Тверь, но разум другое кажет, Москва ноне сильнее, и Твери с ней быть заедино.

– Довольно, боярин Семен, – нахмурился Борис. – Что ты давно уже лик свой к Москве воротишь, мне ведомо.

– Отчего же, князь, я родом тверич, а о Москве речь веду, так истина дороже.

– Ладно, Семен. Ноне не о Москве думать надо, а о Литве, да Орде, Золотая ли она, казанская, крымская. Для Руси что Ахмат, что Витовт. Ноне, пожалуй, Литва Руси погрознее. Эвон, как щупальцы распустила. Мыслится мне, воротится князь Репнин из Нижнего, Холмского с ратниками на рубеж к Смоленску выдвинуть, чтоб Витовт свои разбои умерил, на Русь и тверскую землю воровски не хаживал, деревни наши не зорил.

Ротмистру Струсю не впервой ходить в русские земли. Вместе с великим князем литовским Витовтом он принимал участие во взятии Смоленска. Тогда он еще не был ротмистром. Потом участвовал в походе Витовта на Псков. Сколько же было убито псковичей? Много. Так много, что Стусь и число не мог назвать. Разве что помнит, как загрузили младенцами две огромных ладьи и затопили их.

Сейчас он вывел легионеров из Смоленска и ведет к Ржеву для набега на тверские земли. Загон будет удачным, так как князья московский и тверской не станут сопротивляться Литве: московский князь Василий внук Витовта, а тверской Борис в договоре с Литвой.

Грузному, усатому ротмистру лет за полсотню. Всю свою жизнь он провел в войнах. Сражался с немцами и поляками, пока Польша и Литва не заключили военный союз, отражал набеги крымцев, воевал с псковичами и новгородцами…

В набег на тверской удел легионеры двигались посотенно, выдвинув наперед сотню ротмистра Лансберга.

Струсь наставлял:

– Мы войдем в удел тверичей глубоко и охватим их земли так, чтобы наш улов был удачным. И еще, – ротмистр говорил, – к холопам не имейте жалости. Только мертвый холоп не опасен…

Сопровождаемый конвоем Струсь въехал на холм, смотрел, как движется сотня за сотней. Вот прогарцевал первый десяток легионеров со стягом, потом пошли сотни, каждая со своим значком. Легионеры горячили коней, махали саблями.

Радуется сердце Струся, в войнах живет Литва. Границы ее от холодных вод Балтики далеко к югу, к самому Дикому полю уходят…

В сумерках зажгли легионеры факелы, скачут. И чудится полковнику, что это огненная река полилась на землю тверскую.

* * *

От самого Ржева, загнав коня, скакал в Тверь к князю Борису гонец с тревожной вестью: Литва в удел ворвалась, убивают и грабят люд!

Вслед за первым гриднем второй:

– Литва к Стариде подбирается!

И сказал князь воеводе Холмскому:

– Ты, князь Михаил, должен дать достойный отпор Струсю. Иначе литовцы нас одолеют. Они полагают, что мы безропотны…

Открылись ворота тверского Кремника, и дружина князя Бориса приоружно, блистая броней, под стягом и хоругвью выехала за стены Твери, поскакала дорогой на Старицу.

Пластаются в беге кони, храпят. Стоверстный путь до Старицы в ночь покрыли. Один раз и дал воевода Холмский отдых часовой коням и люду. А боярину Дорогобужскому князь наказал:

– Ты, воевода Осип, с засадным полком в бой вступишь, когда увидишь, что литва нас пересиливает. А мы на твои две сотни засадных уповать станем…