То же самое, но на свой лад твердил боярин-богатырь Войко. Он по рождению был не румыном, а сербом, поэтому очень грустил из-за того, что турки творили в сербских землях.
С приближением нового срока выплаты дани Войко начал особенно усердствовать в своих проповедях:
– Господин, если мы и дальше будем ездить на поклон к поганым, случится беда, – уверял он. – Твоя страна окажется так же разграблена и опустошена, как мой родной край.
Боярин твердил о грядущей беде и тогда, когда ездил с господином в монастырь Снагов – святое и к тому же очень красивое место на острове посреди озера. От этой обители до города Букурешть, ставшего по воле Влада новой румынской столицей, было всего четыре часа езды. Румынский князь ездил в монастырь отдохнуть душой и потому не брал с собой толпу бояр, а лишь одного Войко.
Владу хорошо запомнилось то летнее утро, когда он и Войко, только что вернувшись из храма, где отстояли службу, беседовали в просторной комнате государевых палат, нарочно отстроенных Владом на территории монастыря, чтоб гостить в обители было удобнее. Румынский государь сидел в резном кресле возле окна, смотревшего на юг, и любовался синей озёрной водой, а Войко сидел ближе к двери на большой скамье, потому что не всякая скамья выдержала бы такого крупного человека.
Разговор о церковной службе как-то незаметно перешёл к разговору о служении Богу, и боярин опять начал твердить, что служба Господу это война с турками и что Румынию ждёт разорение, если румынский князь не придёт на помощь своим православным сербским братьям.
– Нет, Войко. Пока я буду сохранять с турками мир, разорения моих земель не будет, а вот если я начну войну, то может случиться всякое, – ответил Влад.
– Господин, стыдно платить дань, если есть силы поднять меч!
– Воевать сейчас незачем, – снова возразил румынский государь.
– Господин, – настаивал его собеседник, – но ведь ты сам говорил, что новые времена настают. А в новое время невозможно вести себя по-старому.
– А «по-новому» это воевать с султаном?
– Господин, подумай сам, – не унимался боярин. – Мехмед-то не дурак. Он знает, что, выплачивая дань в десять тысяч золотых ежегодно, ты можешь содержать войско с большим трудом. А что ты станешь делать, если султан решит увеличить сумму дани? Скажешь своим воинам расходиться по домам?
Слова Войко звучали убедительно, но Влад помнил о первопричине этого разговора:
– Ты сейчас заботишься обо мне или о своих братьях-сербах? Да, им не сладко. Ты хочешь, чтобы я немедленно отправился освобождать их от турецкого гнёта?
– Нет, господин, – боярин помотал головой.
– Но ты ведь хочешь помочь своим братьям-сербам?
– Сейчас я не могу им помочь.
– Тогда к чему ты завёл этот разговор? – допытывался князь.
– Чтобы ты увидел, как непрочно твоё будущее, – ответил Войко. – Ты зависишь от прихоти султана.
– А кто не зависит? – Влад пожал плечами. – Кто из правителей может спокойно думать о том, на кого султан решит пойти в очередной поход?
Именно в то утро, когда состоялась беседа в святой обители, к воротам румынской столицы прибыл обессилевший вестник. Он приехал с западной окраины страны. Оттуда до города Букурешть было пять с половиной дней пути, но вестник преодолел это расстояние за четыре дня и одну ночь. Когда солнце зашло в четвёртый раз, этот человек остановился в корчме только для того, чтобы поесть и накормить коня, а дальше всадник и конь, на ходу засыпая от усталости, тащились по дороге, чтобы с рассветом достигнуть города Букурешть.
Вестник прибыл на двор боярина Молдовена, рассказал, в чём дело, после чего другой человек на свежем коне сразу помчался в Снагов, а уже в середине дня из Снагова прискакал сам государь. Новость, принесённая в Букурешть, оказалась страшной и невероятной – турки, вопреки договору, заключённому Владом с самим султаном, пришли в Румынию, чтобы грабить сёла и уводить жителей в рабство. Турецкие воины налетели на ту область возле Дуная, что граничила с сербскими землями.
В тронной зале княжеского дворца спешно собрался совет. Все смотрели на вестника, который стоял и отвечал на вопросы. Это оказался совсем простой человек. По возрасту он был чуть постарше Влада, но из-за пыли в волосах казался полуседым. Небогатый кафтан тоже весь покрылся дорожной пылью.
– Сколько пришло турок? – спрашивал румынский государь, напряжённо глядя в глаза вестника. Внутри у Влада всё клокотало, поэтому, задавая вопросы, он сам тоже стоял, а с ним и бояре, не имевшие права сидеть при государе.
– Пришло много тысяч. Около тридцати. Они осаждали мадьярскую сторожевую крепость Северин возле Дуная, – отвечал вестник.
Влад тут же вспомнил, как приносил вассальную клятву венгерскому королю, так что теперь, если турки напали на венгерскую крепость, это являлось уже не только делом венгров.
– Чем закончилась осада? – спросил князь. – Крепость взяли?
– Взяли и сожгли, – доложил вестник, – но туркам, наверное, показалось мало добычи, потому что половина турецкого войска ушла, а половина осталась и начала грабить окрестности, в том числе наши земли.
– Как давно начался грабёж?
– Четыре дня назад. Сегодня пятый день. Наверное, турки уже переправляют добычу через Дунай. Много нашего народу будет угнано в рабство. Помоги нам, государь, – вестник упал на колени.
– От чьего имени ты просишь? Кто тебя прислал? – спросил Влад.
– Никто, – отвечал вестник. – Я сам себя прислал. Турки жену мою забрали, и двух сыновей, и сестру. Помоги, государь. Я пять лет служил тебе верой и правдой, с тех самых пор, как вступил в твоё войско. Я получал от тебя милости. Ты дал мне землю возле Дуная, и даже конь, на котором я приехал сюда, дан тобою. Я получил его в награду за храбрость после молдавского похода. Будь милостив и в этот раз, государь!
Румынский князь смотрел в лицо этого человека, которое казалось знакомым и в то же время незнакомым. История, рассказанная только что, была историей многих, ведь пять лет назад, когда Влад, чтобы вернуть себе корону, набирал войско из румын, живших в Трансильвании, в это войско вступили несколько тысяч человек. Затем он, когда утвердился на троне, дал всем этим людям землю в Румынии. Наделы давались из государевой вотчины с условием, что по первому же зову получатели снова поднимутся воевать.
Князь помнил и о том, как в Молдавии после второй, окончательной битвы с Петром Ароном делил со Штефаном добычу, а затем из своей доли награждал храбрейших воинов. Была роздана почти тысяча коней – разве упомнишь всех, кому они достались? И всё же Влад чувствовал себя так, будто виноват, что не помнит каждого воина в своей армии поимённо.
Князь оглянулся на боярина Молдовена, который по-прежнему служил у него начальником конницы:
– Скольких конников мы сможем собрать сегодня до вечера?