Джулиано живо представил, что могло бы случиться с купцом, если б в нём признали вора, и, по правде говоря, удивился, зачем Урсу взялся рассказывать эту историю. Она была не менее ужасна, чем все те, которые флорентиец слышал прежде, однако нынешний повествователь явно не желал никого пугать:
– Влад Дракул – человек умный и прозорливый, – назидательно произнёс Урсу, а флорентиец по-прежнему чувствовал, что чего-то не понимает.
Наконец, Урсу правильно истолковал молчание своего слушателя и усмехнулся:
– Господин, ты спрашивать не бойся. Даже если спросишь невпопад, я тебя за это в реку не кину.
– Возможно, я не знаю, в чём должны проявляться ум и прозорливость, – осторожно начал флорентиец. – но мне кажется, что способ проверки, выбранный Дракулой, не совсем надёжен.
– Почему?
– Купец мог забыть пересчитать деньги и тогда…
– Забыть? Э! – Урсу Богат и Лаче дружно расхохотались. – Вот ты сказал, господин! Забыть?! Да как же это может случиться, чтобы купец деньги не пересчитал! Сразу видно, ты не из наших.
– Не из ваших? – спросил Джулиано.
– Не из торговцев то есть, – ответил Урсу. – А если б ты торговал, то знал бы, что купец полученные деньги пересчитает всегда. Иначе нельзя. Не будешь пересчитывать – разоришься, поэтому у всякого купца пересчёт быстро входит в привычку. Только примешь оплату за товары, ещё подумать ни о чём не успеешь, а руки уже чешутся монетки помусолить.
– В самом деле? – с недоверием переспросил флорентиец.
– Привычка она и есть привычка, – ухмыльнулся Урсу. – Ты б ещё сказал, что можно мимо церкви идти да позабыть перекреститься! А Дракул знал, что купец пересчитать не забудет.
– Да, – подхватил Лаче. – В том-то и хитрость Дракулова была! Он знал, кому деньги даёт! Не монаху, не крестьянину, не дворянину, а купцу! Влад Дракул наши порядки хорошо знал, потому что о нас заботился. Он своих родных купцов в обиду не давал. Мог даже войну начать, если нас кто обижает.
Джулиано задумался, но Урсу не дал собеседнику задуматься глубоко:
– Так, значит, Влада Дракула рисовать будете?
– Да, – ответил флорентиец.
– А зачем это королю?
– Его Величество не упоминал об этом, – Джулиано пожал плечами.
– Ясное дело, король чего-то задумал, – проговорил Урсу.
– Я бы дорого дал, чтобы узнать, в чём задумка, – сказал Лаче.
А вот флорентийцу было совсем неинтересно, для чего понадобилась пресловутая картина. «Поскорей бы закончить и получить щедрую плату», – думал он и совсем не понимал, почему Урсу и Лаче так встрепенулись, услышав про узника: «Что им за дело до него? Лаче утверждал, что сам лично был знаком с Дракулой. Врал, наверное. А почему так разволновался Урсу? Пусть Дракула заботился о торговле, будучи государем, но неужели этого достаточно, чтобы торговцев так заботила его судьба спустя двенадцать лет после того, как он потерял власть?» – удивлялся Джулиано.
* * *
Влад по прозвищу Дракул сидел в Вышеграде много лет – так много, что потерял счёт времени. Сначала всё ждал – вот по лестницам раздастся топот, взвизгнет тугой засов, заскрежещет ключ в замочной скважине, отворится дверь, в которую войдет комендант крепости и скажет: «Его Величество даровал тебе помилование». Однако чем дольше длилось ожидание, тем меньше верилось заключенному румынскому государю, что услышать такие слова доведётся.
Государю… Он давно уже без власти и всё же государь, потому что каждый, чью голову однажды помазали миром и увенчали короной, остаётся в своём звании до самой смерти, и никто этого не отнимет.
«Когда началось бесконечное сидение? Сколько тысяч дней минуло с тех пор? – думал Влад. – Не всё ли равно! Можно спросить у коменданта, который каждую неделю приходит проведать, и тот посмеется, но скажет. А толку? Нет, уж лучше не знать наверняка, сколько времени здесь потеряно».
Стремительно уносились вдаль легкокрылые дни, которых Время по очереди выпускало из клетки. Попробуй, догони – не догонишь, особенно когда сам взаперти. Оглянуться не успеешь, а уж высохла весенняя сырость, воздух накалился от летнего жара и остыл, осень минула, зима настаёт, а по зиме нечего надеяться, что венгерский король вспомнит про военачальника, который в прежние времена хорошо умел бить турок.
Турки-османы не любят холода, и потому в обычае у них уходить зимовать обратно в свои земли и пребывать там до весны. Когда турки ушли, военачальник не нужен. «Значит, остается одно, – твердил себе в такие дни заключённый, – ждать, пока снова потеплеет, да надеяться на милость переменчивой судьбы».
Так и жил Влад вдали от мира. Зимой брал с окошка снег и мял в руках, чтоб не забыть, каков тот на ощупь. Весной смотрел, как плывёт лёд по Дунаю. Летом слушал, как шумит рядом лес. Тяжко человеку, который не может ступать ногами по земле. В темнице нет ветра, что веет тебе в лицо или подгоняет в спину. Сквозь каменные стены не греет солнце.
«Как выбраться отсюда? Как? Сам не выберешься», – рассуждал Влад и потому часто вспоминал о своём друге Штефане, молдавском государе, который мог бы ему помочь. Они дружили с юности, с тех давних пор, когда им обоим едва исполнилось двадцать. Штефан в те годы жил легко, опекаемый отцом и матушкой, и ещё не узнал вкуса власти, а Влад, напротив, уже лишился обоих родителей, успел посидеть на троне, потерять власть, сделаться изгнанником и в конце концов нашёл пристанище в молдавской столице.
Приятели даже внешне различались. Влад был тёмный, а Штефан – светло-русый. У первого взгляд был колючий и подозрительный, а у второго – открытый и доверчивый, как у телёнка.
– Недаром у вас в родовом гербе бык, – иногда усмехался Влад, а Штефан, понимая, на что намекает друг, хотел гневаться, но насупленные брови не избавляли от досадного сходства.
– Эй! Только не вздумай опять бодаться, – в притворном страхе говорил Влад, а Штефан, услышав такие слова, конечно, поступал наперекор, всякий раз пытаясь сбить с ног или свалить с лавки. Это не получалось, но всё равно завязывалась дружеская потасовка, пока обидчик не начинал просить прощения:
– Ну, ладно, ладно, я пошутил.
Правда, через некоторое время Влад всё же мог добавить:
– Как же ты станешь жить на свете? Таким взглядом хорошо жалобить девиц, а государь на своих подданных должен смотреть иначе.
На эти слова Штефан не обижался, а лишь внимательно вслушивался – наверное, пытаясь понять, почему в голосе друга ему чудится не то зависть, не то тоска.
Юный Штефан не понимал своего счастья, тяготился родительской опекой, хотел изведать жизненных трудностей, а юный Влад с радостью вернул бы те времена, когда сам жил под опекой старших и был подобен несмышлёному… нет, не телёнку, а скорее птенцу, потому что символом рода румынских государей являлся не бык, а орёл.
Наверное, из-за принадлежности к роду Влад имел привычку сидеть, зябко втянув голову в плечи, будто нахохлившись. Именно в такой позе сидел он, слушая своего друга-счастливца, когда они вместе пили в корчме на окраине города, подальше от дворца, где находился отец Штефана.