Вместе с этими горькими мыслями к Владу приходило и другое воспоминание – как он, уже подросший, нечаянно застал отца молящимся на коленях перед иконами. В те годы родитель ещё не успел сделаться князем и просил Бога о помощи, шепча что-то. Маленький сын не сразу, но всё же распознал в отцовой речи текст одного из псалмов и удивился: «Почему не молиться своими словами?» Теперь же, в Соломоновой башне, казалось, что тот псалом как нельзя точнее выражает чувства всякого, у кого почти не осталось надежды.
– Услышь меня, Господи! – молил родитель. – Враг растоптал мою жизнь, вверг меня во тьму, и я не вижу дневного света, как не видят его мёртвые.
Отец говорил так, потому что расстался с прежней жизнью, которую вёл в румынской столице, был вынужден скрываться на чужбине, тосковал, и красота белого света для него померкла. Теперь же и Влад, сидя в Соломоновой башне, молился так.
«Враг растоптал мою жизнь, – думал он, – посадил в темницу, и пусть в окно своей сумрачной тюрьмы я вижу солнце, но ничего не могу делать и проку от меня столько же, как если бы я уже умер. Пусть мне не угрожают смертью, но душу мою хотят поработить».
В псалме так и было сказано: «Враг охотится за моей душой», – и теперь Влад со всей ясностью понял, что они означают. «От меня хотят, чтобы я покорился, – мысленно твердил узник. – Хотят признания, будто я мучитель невинных и что все наговоры на меня – правда. Моим врагам кажется, что признание – это только пустые слова, которые легко произнести, но если я назову ложь правдой, то потеряю последнее, что у меня осталось, – надежду, что время всех рассудит и что я обрету достойный облик хотя бы в глазах потомков».
– Я совсем упал духом, а сердце моё в смятении, – когда-то говорил отец Влада, обращаясь к Богу словами псалма, а сейчас узник Соломоновой башни чувствовал то же самое, хоть и старался бодриться. «Неужели не на что мне уповать, кроме чуда? Но ведь есть же друг Штефан, который в силах мне помочь. Он непременно попытается. Я ведь выручал его не раз. Не мог он забыть о моих прежних услугах. Не мог!»
Когда Влад после смерти молдавского князя Богдана проводил осиротевшего Штефана в Трансильванию, это была лишь одна из услуг. Правда, довезя друга до трансильванских земель, Влад вскоре его покинул, потому что оказался выпровожен из этих пределов под конвоем и не мог остаться. Так уж вышло, что могущественный венгр Янош Гуньяди, давний враг Влада, приютил у себя Штефана, но «провожатого» выслал, и друзья снова встретились лишь через пять лет. К тому времени Владу уже удалось вернуть себе румынский трон, а Богданов сын, узнав об этом, приехал в Румынию, чтобы снова просить помощи, но теперь уже хотел противоположного – не покинуть Молдавию, а вернуться в неё и получить молдавскую корону.
Влад и во второй раз не отказал, однако сейчас, сидя в башне и вспоминая ту встречу, чувствовал укоры совести. «Я гордился вновь обретённой властью, поэтому говорил с другом немного свысока, и пусть он из-за своего телячьего простодушия не замечал этого, но я-то помню, как всё было».
Сейчас Влад понимал, что чувствовал Штефан, обращаясь к нему за помощью: «Он надеялся на меня так же, как я теперь надеюсь на него, а нынче мой друг крепко сидит на молдавском троне и сам имеет право говорить со мной, неудачником, свысока».
Давняя встреча, о которой вспоминал узник Соломоновой башни, случилась ясным зимним днём незадолго до Рождества. Влад, уже три месяца как обосновавшийся в отцовском дворце в Тырговиште, был весьма доволен жизнью и оставил привычку сидеть, будто нахохлившись. Теперь он держал спину прямо, как положено правителю, и сделался важным.
Влад принял Штефана, обедая в одной из комнат личных покоев, весьма просторной, а её стены, прямо-таки светившиеся новой побелкой, разительно отличались от закопченных стен корчмы, где друзья имели обыкновение беседовать в прежние времена.
Румынский государь сидел за длинным столом, за которым легко уместилось бы двенадцать человек, но трапезу с государем разделяли лишь двое. Оба были бояре, похожие друг на друга своими одинаково чёрными волосами и усами, умащенными, чтоб выглядели глаже и аккуратнее, а довершали сходство одинаково тяжёлые выходные кафтаны с замысловатыми застёжками на груди.
Первый государев сотрапезник занимал должность стольника и потому был обязан пробовать каждое блюдо, подаваемое Владу, а вторым стал начальник конницы по имени Молдовен, которого когда-то звали по-другому, но он взял себе новое имя-прозвище в память о том, что Влад вывез его из Молдавии и приблизил к своему двору.
Штефан, которого в комнате уже ждали, робко ступил через порог, поклонился, прижав к груди правую ладонь, и произнёс:
– Добрый день, Влад, брат мой.
Оглядевшись и заметив возле «брата» двух бояр-сотрапезников, гость на всякий случай поприветствовал их тоже:
– Добрый день и вам, жупаны.
– Добрый день, братец, – молвил румынский государь. – Давно не виделись. Рад тебя снова встретить, – однако он не встал со своего резного кресла, похожего на трон, чтобы обняться с другом, как бывало прежде, в Молдавии.
Где и как провёл Штефан те пять лет, что минули со времени расставания, Влад тогда ещё не знал – лишь видел, что друг изменился мало. Усы отросли подлиннее, но не придали своему обладателю мужественности, потому что в его глазах осталась всё та же доверчивость к людям, как у телёнка.
Одевался Штефан более чем скромно, и это заставило Влада призадуматься. «Я ведь помню, что из походной казны Богдана мы взяли достаточно золота, а Штефан растратил всё за пять лет? – молодой государь даже удивился немного, но тут же нашёл объяснение. – Наверное, помогал таким же скитальцам и раздавал щедрую милостыню нищим, вот и наступило оскудение в кошельке».
– Садись, угощайся, – Влад движением головы указал на кресло по правую руку от себя.
Штефан занял предложенное место и с некоторым замешательством оглянулся на боярина Молдовена, сидевшего за столом с того же краю, что и гость, – этот боярин показался знакомым.
– Как здоровье матушки? – спросил Влад.
– Моя матушка в добром здравии и укрепилась духом, – ответил Штефан. – С тех пор как она постриглась в монахини, Господь дал ей силы.
Богданов сын снова оглянулся на Молдовена, а Влад, видя замешательство друга, спросил:
– Узнаёшь? Этот человек служил твоему отцу, а теперь служит мне.
Молдовен сдержанно улыбнулся, и лишь стольник оставался безучастным наблюдателем этого разговора, молча пододвигая Штефану кушанья.
– Я полагаю, – продолжал Влад, – человек из Молдавии нам скоро понадобится, ведь он знает тамошнюю местность. К тому же он начальствует над моей конницей, что тоже весьма кстати.
Услышав это, Штефан сразу встрепенулся:
– Так тебе известно, о чём я хочу просить, брат?! – радостно воскликнул он, не видя предложенное стольником блюдо с форелью.
– Догадаться нетрудно, – ответил Влад.