Я был зятем Хрущева - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Аджубей cтр.№ 55

Сражения уже начались. В Испании республиканские войска, обливаясь кровью, отступают под натиском дивизий мятежника Франко. Немецкие самолеты поливают свинцом кварталы Мадрида и Бильбао. Добровольцы всех стран оказывают помощь испанским патриотам.

Испания – зарево второй мировой войны. Непостижимо, но в это время Сталин с настойчивостью маньяка уничтожает лучших, талантливых военачальников Красной Армии. Перец Маркиш ошибался. Нам долго не придется быть владыками сражений.

В этой же газете статья философа М. Розенталя. Она посвящена 90-летию работы Маркса «Нищета философии». «Классовая борьба, – пишет Розенталь, – будучи доведена до высшей степени своего напряжения, является полной революцией». Лишь в условиях, когда не будет классового антагонизма, «социальные эволюции перестанут быть политическими революциями». До тех же пор последним словом социальной науки будет: «Война или смерть: роковая борьба или уничтожение. Такова неотразимая постановка вопроса».

Маркс ведет спор с идеализмом Прудона, Розенталь использует цитату из Маркса для сиюминутной задачи – оправдать сталинскую концепцию обострения классовой борьбы по мере укрепления социализма в СССР.

В одной упряжке – старый коммунист Чубарь, академик Вавилов, балерина Гельцер, философ Розенталь. Рабская нить угодничества, приспособленчества тянется из 20-х к 40-м и 50-м годам. Энтузиазм толпы, «митинговое правосудие», говоря современным языком, «поп-политика», в основе которой – догматизм, начетничество, слепая вера в непререкаемость мысли и воли Сталина.

И уже на совести моего поколения журналистов такое же бездумное «клеймение» безродных космополитов, вейсманистов-морганистов, лжеученых-кибернетиков, врачей-убийц, Ахматовой, Зощенко, Шостаковича, Прокофьева, Пастернака. К стыду своему, я сам принимал участие по меньшей мере в пяти таких газетных кампаниях. Ничем себя теперь не оправдаешь, ничего не переменишь, и правы те, молодые, кто не может понять и простить нас, как мы, в свою очередь, не должны прощать тех, кто уродовал нашу нравственность…

В том же номере газеты от 15 июня 1937 года есть еще одна заметка. Она называется «Беззаконие в Ширяевском районе», я приведу ее полностью.

«Комиссией Партийного Контроля при ЦК ВКП(б) были вскрыты факты грубейшего нарушения советских законов и Сталинской Конституции, факты вопиющего издевательства над колхозниками и единоличниками, допущенные секретарем райкома партии, председателем райисполкома и другими работниками Ширяевского района Одесской области.

Расследованием установлено, что в большинстве сельсоветов (Викторовском первом и втором, Малигоновском, Нико-Мавровском и других) имели место возмутительные издевательства над колхозниками и единоличниками и их избиение. Так, в Викторовском (втором) сельсовете была организована «ночная бригада» по взысканию налогов и платежей по займу, которая многократно вызывала по ночам колхозников и единоличников, незаконно описывала их имущество, проводила обыски, глумилась над людьми. По Григорьевскому сельсовету также была создана «финансовая бригада». Эта бригада, явившись к колхознице Бондаренко А. – матери двух красноармейцев, взломала сундук и забрала последние носильные вещи, принадлежащие ее сыновьям. Так же поступил сельсовет с колхозниками и колхозницами Назаренко, Стеблецкой, Овчанецкой и многими другими.

По большинству других сельсоветов также производились незаконные обыски, избиение колхозников, описи и отобрание имущества.

Все эти факты явились прямым результатом преступных методов руководства работников района, которые не только оставляли безнаказанными виновных в издевательствах над колхозниками и единоличниками, не только покрывали их, но прямо наталкивали их на эти издевательства, чтобы вызвать недовольства колхозников и единоличников.

Прокуратурой Союза ССР в данное время следствие по этому делу закончено.

К уголовной ответственности привлечены: бывший секретарь райкома ВКП(б) Талдыкин, бывший заместитель секретаря райкома Кривошей, бывший председатель райисполкома Гриненко, заведующий районным финансовым отделом Дьяк, заведующий районным земельным отделом Атаманчук, бывший районный прокурор Юнитер, председатель Викторовского (второго) сельсовета Пугач, его бывший заместитель Фурман, бывшие председатели сельсоветов Коровелков и Карпов.

Дело слушается в районном центре Ширяево выездной сессией Верховного суда Украинской ССР».

Перед сталинским законом все равны – маршал Тухачевский, секретари райкомов и председатели сельсоветов. И в том и в другом случае дела решаются в Верховных судах.

Не знаю, случайно ли совпали по времени два процесса – в Москве и Ширяеве. Спустя уже более полувека эти сообщения воспринимаются во взаимосвязи, как образец сталинского лицемерия. Но в 30-х они казались верхом сталинской справедливости: все видит, все знает, всем воздается поровну.

В 1937 году, когда происходили эти события, мне шел тринадцатый год. Уже несколько лет я жил в Москве. Как оказался здесь, откуда? Родился я в знаменитом на весь мир древнем городе Самарканде. Самое раннее детство связано для меня с образом мамы, а потом и отчима. Отца я почти не знал.

Иван Савельевич Аджубей оставил семью, когда мне было чуть больше двух лет. Лишь однажды он попросил мать «показать ему сына», и я поехал в Ленинград. Шла война с финнами. Город был затемнен, однако большой тревоги жители, видимо, не испытывали. Работали театры, толпы народа заполняли зимний, припорошенный снегом проспект Кирова, бывший Невский, вновь обретший свое старинное название в 1944 году, когда наши войска прорвали блокаду города.

За ту неделю, что я пробыл у Ивана Савельевича, мы никак не сблизились. Было неприятно, когда он целовал меня узкими холодными губами в щеку. Седая щетина отцовской бороды покалывала так, что я съеживался. Иван Савельевич именовал меня ласково – «сыночка», отчего казался и вовсе противным.

Жил Иван Савельевич в большой, мне тогда даже казалось огромной, комнате на углу Загородного проспекта в доме № 3. Цифру «3» я запомнил потому, что в Москве на Воронцовской улице мы жили в квартире 3. Четыре окна угловой комнаты делали ее очень светлой и нарядной. Блестящий паркет, большой рояль. На крышке лежали твердая кожаная подушечка и небольшая палочка, похожая на короткий биллиардный кий. Висело несколько фотографий отца. Он в театральном костюме в обнимку с Федором Шаляпиным. Под снимком подпись «Ивану-гвоздиле» от собрата Федора». Дело в том, что до революции отец пел в Мариинской опере, у него, как рассказывали, был сильнейший и редкий голос драматического тенора.

Откуда у вас такая «турецкая» фамилия? – спрашивают меня иногда. Отвечаю: она украинская, как Кочубей и многие другие похожие. На Украине фамилия не вызывает удивления.

Иван Савельевич родом из Кировоградской области, села Алексеевка, из бедной крестьянской семьи. Пел мальчиком в церковном хоре. Помещица угадала в мальчике талант и – пришел срок – устроила его «казеннокоштным» (то есть на стипендию) студентом в Петербургскую консерваторию.

Там он проучился пению несколько лет и в 1910–1913 годах стал именитым певцом, выступал вместе с Шаляпиным и Собиновым. В опере он взял себе псевдоним «Войтенко».