Как нам жить? Мои стратегии - читать онлайн книгу. Автор: Кшиштоф Занусси cтр.№ 48

Касаясь фашизма, я вступаю в сферу необыкновенно деликатную, ибо историческая оценка этого движения и его еще более преступной версии – нацизма, неоспоримо негативна. Эти идеологии были, безусловно, преступными, и эпитеты “фашистский” или “нацистский” сегодня означают просто преступный.

Можно сожалеть, что публичные дискуссии часто ведутся на уровне таблоида или бульварной прессы. Я и сожалею, хотя, с другой стороны, стараюсь понять людей, которых подавляет бремя существующих в сегодняшнем мире сложных проблем. Люди хотят простых, понятных определений и нередко по невнимательности сваливают в одну кучу преступное и разумное.

Многие напрасно ассоциируют с фашизмом действия со всех точек зрения положительные: работу над собой, формирование характера, дисциплину и ответственность по отношению к себе и другим. Некоторые даже харцерства ^[32] не приемлют только потому, что оно, имея некие военные коннотации, якобы противоречит постулату неограниченной свободы. Я не сомневаюсь, что навязывание сверху любой добродетели дает посредственные результаты, но также вижу, что многие молодые люди, растерявшиеся на распутье, склоняются к добру под влиянием коллективной дисциплины. Для людей сильных, независимых выбор всегда должен быть не только свободным и самостоятельным, но и полностью личным. Однако в общественном масштабе, там, где работают такие понятия, как статистика, закон больших чисел и средние величины, полезно предлагать молодежи некие рамки, в которых они смогут перемещаться. Поэтому я испытываю непопулярную сегодня симпатию к харцерству и иным организациям, пропагандирующим работу над собой. Думаю, лишь благодаря им мы сможем уберечься от стай бритоголовых фанатов, желающих раствориться в массе, отрекшись от всяческой индивидуальности.

Не знаю, насколько ясно я пишу, – допускаю, что любая фраза, вырванная из контекста, может когда-нибудь обернуться против меня. Как-то раз одна выдающаяся специалистка по этике уже окрестила меня на страницах желтой газеты “Факт” “Леппером ^[33] польской культуры”. Это было, когда я заметил, что в прискорбном эротическом скандале с участием Романа Поланского главное – не невинная жертва и разнузданный сатир, а проявление всеохватной распущенности, между прочим, популярной в кругах, пропагандирующих неограниченную свободу.

Рассуждения о постмодернизме завершу признанием, что, когда лет пятнадцать назад я читал лекции в Американском университете в Зас-Фе в Швейцарии, в соседней аудитории вел занятия отец постмодернизма Деррида. После его лекций студенты приходили ко мне, и я дерзко заявлял, что, хотя Жак Деррида войдет в историю как великий философ (а я нет), по моему мнению, в важнейших вопросах он ошибается. Невинные американцы частенько со мной соглашались, поскольку мое английское произношение было лучше. Деррида, истинный француз, говорил по-английски довольно-таки ужасно.

Свою неприязнь к деконструкции я выразил четко, без обиняков, в нескольких сценах своего недавнего фильма “Сердце на ладони”. Таких глупых рецензий на этот фильм в Польше мне, кажется, не приходилось читать ни разу за свою долгую профессиональную жизнь. Отзывы продемонстрировали тупость авторов, которые, увидев в титрах имя известной поп-певицы Доды, решили, что на старости лет я ищу поддержки у ее публики. Большей глупости не придумаешь. Фильм, плохой он или хороший, по жанру является черной комедией и философской притчей. Дода в маленьком эпизоде иллюстрирует месседж, смысл которого в том, что никто не должен быть таким, какой есть. Поп-певица, выступавшая на сомнительной вечеринке у олигарха, в финале картины исполняет арию Casta Diva (“Целомудренная дева”) из оперы Беллини “Норма”. Думаю, тому, кто не заметил здесь иронии, лучше не заниматься критикой. Весь фильм – попытка высмеять постмодернизм, пользуясь его собственным языком. Не мне судить, сработал ли этот прием, но стоит обратить на него внимание.

А напрямую, открыто постмодернизм появляется в сцене, когда олигарх перед пересадкой сердца сочиняет завещание на случай, если операция окончится неудачей. Он придумывает, как навредить миру.

В ролях: Богдан Ступка, Шимон Бобровский, Борис Шиц, Мачей Закосчельный, Марек Куделко.

Кабинет олигарха Константия в его вилле. Ночь. Юрист сидит за столом. Константий и его личная ассистентка смотрят в компьютер.

Константий (секретарю). Пиши под диктовку.

Юрист. Нет, лучше, чтобы завещание было написано вашей рукой.

Константий. Но я не знаю, как оно пишется.

Юрист. Это как раз не имеет значения.

Константий (раздраженно). Мне проставлять суммы или проценты? Всего этого столько… сам не знаю.

Юрист. Зависит от того, кому вы хотите завещать.

Константий. Не кому, а на что.

Юрист. Кстати, на что?

Константий. Хочется максимально навредить миру, если помру.

Ассистентка (догадливо). “Аль-Каида”. Терроризм.

Константий (сердито). Чушь. Они вон сколько зарабатывают на нефти!

Константий широко разводит руки. Смотрит на экран компьютера и, проглядывая картинки в поисковике, размышляет вслух.

Константий. Не знаю, кто тут из вас самый толковый. Я уже провел тесты, но еще не получил результатов.

Ассистентка холодно смотрит на юриста, затем берет инициативу в свои руки и начинает стучать по клавиатуре. На экране компьютера появляется клонированная овечка Долли.

Константий. Тепло. Тепло. Генная инженерия. Клонирование может погубить человечество. Хотя… не факт.

Ассистентка печатает, продолжая поиски. Открываются философские сайты. Константий читает.

Константий. Деконструкция! Берем. Учредим гранты и стипендии. Если молодежь на это клюнет, человечество костей не соберет… Презентация деконструкции в Интернете: “Человек – машина с потоком вожделения”; “Ботанической моделью человеческой шизофрении является ризома Бог”; “Мы изучаем следы и подвергаем сомнению, что именно оставляет след”; “Субъект – это в сущности псевдорелигиозная иллюзия”. (Без колебаний принимается писать завещание.)

Молодой несостоявшийся самоубийца Стефан попадает под опеку людей олигарха.

Стефан. Но я не хочу быть. Вообще не хочу.

Анджело. О том и речь. Но мы хотим тебе помочь. Ты же видишь, что у самого тебя не получается.