Пушкин и императрица. Тайная любовь - читать онлайн книгу. Автор: Кира Викторова cтр.№ 23

Пушкин рисует деталь известной серии гравюр эпохи французской революции – «Взятие Бастилии» – женщину, стреляющую из пушки, профиль Людовика XVI. Под ним, на длинной шее, в колпаке – изуродованную голову Павла I, которую отсекает ланцет Вилье, как гильотиной, кисточку, которой загримировали синяки и рану от табакерки Зубова, и шарф-«удавку» Скарятина. О подробностях цареубийства в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. см.: К. Валишевский, «Сын Екатерины» (с. 604–612). Перед нами – вновь сближение революций Франции и России, графическое воспроизведение строк «Вольности» 1817 года, вкупе с известными стихами сожженной X главы романа: ^[29]

Восходит к смерти Людовик Ввиду безмолвного потомства Падет преступная секира…

Учитывая определение Пушкина: «Все Романовы – революционеры и уравнители», – начнем раскрытие образов «чудовищ» с «Полу-кота – полу-журавля» – то есть «Петра титана», ибо в многочисленных народных лубках – сатирах – Петр I изображен именно «Котом астраханским» (см. известный лубок «Мыши кота погребают, недруга своего провожают», 1725 г.). Кроме того, Петр I, действительно имевший «журавлиные» ноги (см. лубок «Цирюльник хочет раскольнику бороду стричь»), был и героем известной басни И. Хемницера «Лягушки и Журавль» (1720 г.).

Мертвой голове Павла I в колпаке, с растянутой зверским удушением шеей – рисунка Пушкина – соответствуют стихи:

(то есть и шутовском и революционном – ибо «Все Романовы революционеры». – К. В.). А так как жертве переворота 1801 г. предшествуют два образа:

то под ними следует подразумевать автора «регентства» Александра – Н. П. Панина и «соткавшего сеть» заговора в 1799 г. П. А. Палена.

Попробуем определить с помощью Пушкина и истории еще двух персонажей:

В заметке «Байрон говорил…», комментируя поэтику трагедии Байрона «Сарданапал», Пушкин пишет: «…Байрон много читал и расспрашивал о России… «Сон Сарданапалов» напоминает известную политическую карикатуру, изданную в Варшаве во время суворовских войн. В лице Нимврода он изобразил Петра Великого».

Итак, если женоподобный и слабый «Сарданапал» («В наряде женском, женщине подобный, Семирамиды внук») видел во сне своего великого предка Петра I, то под «Сарданапалом» и Байрон и Пушкин подразумевали женоподобного Александра I (ср. «Онегина»: «И из уборной выходил подобно ветреной Венере…»), а под «Семирамидой» – «гнусной мужеубийцей», «ведьмой с чашей яда» – Екатерину Великую. Штрих портрета пушкинской «ведьмы» – с «козьей бородой» – отсылает к известной сатире на Екатерину II – стихотворению 1824 года: «Мне жаль великия жены…», которая «…умерла, садясь на судно», – то есть открыв все отвратительные таинства своей старости.

Рядом с Екатериной Пушкин помещает «остов чопорный и гордый» – то есть гордого славой (и тайным браком с императрицей) – светлейшего Григория Потемкина. См. анекдоты о Потемкине, скрупулезно собранные поэтом («Застольные беседы» и строки «Капитанской дочки»: «…и Потемкин чопорно на него покосился»).

Начиная раскрытие поэтики чудовищ с «Полу-кота», мы пропустили стоящего впереди Петра Великого – «карлу с хвостиком». Этот образ Пушкин заимствовал из известной современникам серии политических карикатур эпохи суворовских войн, где великий полководец изображен в виде гигантского карлика с длинным «хвостом» – косичкой до земли. См. карикатуру, изданную в Лондоне в 1799 г. и польскую гравюру 1795 г., на которой Суворов подносит Екатерине II отрубленные головы женщин и детей после взятия Варшавы. «[…] Тот, кто чистосердечно ищет истину, должен не пугаться смешного, а наоборот, сделать предметом своего исследования самое смешное», – пишет поэт в «Замечаниях о католической морали» (см. «Рукою Пушкина», М., Л., АН СССР, с. 111).

Данному прочтению способствуют и известные слова Суворова, сказанные художнику-портретисту Миллеру: «Я проливал кровь ручьями. Содрогаюсь, но люблю моего ближнего… Ни одно насекомое не погибло от руки моей. Был мал, был велик», а также мысли Пушкина о победоносных генералах в «Заметках по поводу «Проекта вечного мира» Сен-Пьера в изложении Ж.-Ж. Руссо»: «…Не может быть, чтобы людям со временем не стала ясна смешная жестокость войны, так же, как стало ясно рабство и т. д. Что касается великих страстей и великих воинских талантов, то для этого остается гильотина, ибо общество вовсе не склонно любоваться великими замыслами победоносного генерала: у людей довольно других забот, и только ради этого они поставили себя под защиту законов». (А. С. Пушкин. Собр. соч. в 10 томах. М., Художественная литература. 1962, т. 6, с. 254–255.)

Последний, завершающий образ «чудовища»:

раскрывает сам Пушкин, оставляя потомству рисунок, приклеенный к печатному (!) экземпляру листа пятой главы романа – Мельницу – знак Люцифера, великого Бунтовщика, восставшего против небесного Царя (см. иллюстрацию к «Божественной комедии» Данте), под нею – пляшущий в лаптях скелет с характерным абрисом стрижки волос и бороды «клином» Емельяна Пугачева, рядом – его же, важно воссевшего на престоле Царя небесного в алтаре (!) церкви. «Как давно я не сидел на престоле!» – приводит Пушкин исторические слова русского «Люцифера» в материалах к «Истории Пугачевского бунта».

В этом персонаже – лже-Петре III – «смалывающем» оборотней дома Романовых, – не есть ли то политическое пророчество Пушкина, философа, историка, о котором шла речь в комментариях к пятой главе Б. Федорова? «Падение постепенно дворянства, что из этого следует?» – спрашивает Пушкин. И отвечает: «Восшествие Екатерины II, 14 декабря и т. д.» («Заметки о русском дворянстве».)

Такова наследственная постепенность падения российских переворотов – по Пушкину.

Возвращаясь к избирательной ассоциативности мышления Пушкина, отметим, что образы сна Татьяны вызывают ассоциации с монстрами «пещеры мертвых» в «Александрии» Сербского Хронографа, несомненно, известной Пушкину: «И увидел он в пещере зверей человекообразных», «А что это за звероподобные люди?» – спросил Александр Македонский. Сонкос ответил: «Эти люди звероподобные – цари ваши, неправедно царствующие. Так страдать будут все, кто обольщался земною славой». Сравним карикатуры эпохи французской революции, где Людовик XVI изображен в виде полу-поросенка, полу-козленка.