Невероятная история Вилима Мошкина - читать онлайн книгу. Автор: Алла Дымовская cтр.№ 58

– Нечего думать. Да или нет? – спросил Вилка, чуть ли не с угрозой.

– Да буду, буду. Только ты знай. Мы как были, так и останемся. Что бы там ни вышло. Я тебе даю слово. И ты тоже дай.

Дружников протянул Вилке руку. Тот немедленно выбросил вперед свою. Они обменялись пожатием, крепким до синяков. Еще немного постояли молча. А Вилка впервые в жизни пожалел о том, что он не умеет курить.

Месяц спустя Дружников сидел в кафе «Луна» на Ленинском, поглощая какао с булкой. Напротив него восседал благообразный Матвеев, тоскливо морщась над «столичным» салатом.

– Не мучай продукт, – сказал ему Дружников. – Привык, небось, к икре и разносолам. А по мне и такой хорош. Не будешь, так я доем. Еду выбрасывать грех.

– Да, пожалуйста, Олег Дмитриевич, – ответил Зуля, торопливо придвигая Дружникову тарелку. – А салат хорош. Просто я из дома, можно сказать, отобедамши. Вы столь неожиданно меня вызвали.

– А как же тебя еще вызывать, если ты вторую неделю носа не кажешь. Или ты от меня бегаешь?

– Помилуйте, Олег Дмитриевич, как можно! Всего лишь не хотел мешать. В смысле, путаться под ногами. У вас сейчас дела сердечные. И как вам все удается? – не удержался Матвеев и съязвил.

– Как, как? Каком кверху. А ты чего об том знаешь? – настороженно поинтересовался Дружников.

– Ничего не знаю. Но догадываюсь, что без неких сил тут не обошлось, – решился на откровенность Матвеев. Но, заметив нехороший блеск в глазах у своего визави, поправился:

– Я о том, что всецело восхищаюсь вами. Мне бы и в голову не пришло. Тут нужна необыкновенная смелость. Даже дерзновенность.

– Вот-вот. Дерзновенность. Правильно мыслишь. Сам-то дрожал всю сознательную жизнь, как заячий хвост. Ну, ничего. Поможем, поправим. Не можешь, научим, не хочешь, заставим! – и Дружников натурально заржал.

Матвееву от его смеха стало не по себе. Он решил свернуть поскорее на приятную тему:

– Ну, все равно вас есть с чем поздравить. Заполучить такую девушку! Многие, знаете, мечтали. И что же, собираетесь в будущем жениться, для закрепления успеха?

– Ни сейчас, ни в будущем. Зачем это? – Дружников хмыкнул и уткнулся в салат.

– То есть как? – растерялся Матвеев. – Для чего же тогда…?

– Зачем мне жениться, если Анька и так моя. Ну, посуди сам, дурья голова. Женитьба – дело политическое. Тут надо далеко вперед смотреть, – глубокомысленно ответил ему Дружников и поглядел на Матвеева: дескать, ну-ка, что теперь скажешь?

– Да, я понимаю. Конечно, в браке необходимо учитывать интересы. Но ведь имеется академик Аделаидов. А у него квартира. Которая, между прочим, отойдет Булавиновым.

– Ну, ты, Матвеев, и впрямь дурак! – Дружников неожиданно разозлился, ударил вилкой по опустевшей тарелке.

Зуля и сам уже понял, что сморозил глупость. Ведь не из-за академиковых хором и привилегий затеял Дружников игру с огнем. Что ему те квадратные метры и дачи! О такой ли добыче он мечтал, когда ставил на кон саму судьбу! Здесь иной счет, а он, Зуля, приплел какие-то дурацкие квартиры. Мелковат, ты, Матвеев, мелковат. Оттого и пребывать тебе навечно в подручных, и даже не у сатаны, а черт его знает у кого.

– Ты, вот что, – снова заговорил Дружников, – ты моего дружка вразуми. Время-то идет. Мол, так и так. Хорошо бы тебе посвятить кое-кого в известную нам тайну. Открыть, так сказать, душу. Сам придумай что-нибудь. Только не перемудри.

– Дело деликатное. С плеча рубить нельзя. Нужен подход, – осторожно ответил Зуля, смущенно кашлянув.

– Вот и подойди. Тем более, если деликатное. Однако ж, не тяни особо кота за яйца, – постановил Дружников.

Вилка уже и сам не мог понять, плохо ему или хорошо, и на каком он вообще свете. Дружников и Анюта едва ли не облизывали его с ног до головы. Такого внимания, чуткого и нежного, он никогда не знал с Анечкиной стороны даже в ту последнюю пору их отношений, когда они частенько делили одну постель на двоих. О Дружникове нечего и говорить. Он, можно сказать, превратился в Вилкину нянюшку, иногда так пристально всматривался в Вилкино лицо, словно пытался вывести его на чистую воду: уж не скрывает ли друг сердечный втайне душевной болезни, и не поспешить ли с врачеванием. Вилка даже ощущал некоторое неудобство в его заботах, и оттого иногда нарочно изображал приятную умиротворенность духа, лишь бы Дружников немного ослабил свой надзор. Впрочем, Вилка ни разу не уловил в его опекунских порывах неких побуждений, продиктованных чувством неискупленной вины, а скорее то были позывы искреннего в нем, Вилке, участия. По крайней мере, слово, данное на лестничной клетке, Дружников свято держал, хотя и понимал его излишне буквально и вообще чересчур.

Но главное, ни Дружников, ни Аня ничего не позволяли себе у Вилки на глазах. Не обнимались и не держались за руки, даже в разговоре ни словом не намекали на иные, существующие меж ними отношения. Дружников сказал правду: все останется, как было. Вилка не являл себя в их обществе третьим лишним, он только утратил частично свои права, но и Дружников их в действенном виде не приобрел. Если что происходило, то это шло мимо Вилки, никак не затрагивая его чувств и не отягощая знанием. Для него настоящее застыло в образе трех верных друг другу товарищей, равных в своей доле их крошечного содружества. Для постороннего и праздного наблюдателя картина выглядела абсолютно той же самой.

Но Вилка не мог не осознавать, что помимо светлого бытия их закадычного трио, рядом существует и протекает иная жизнь. Он знал, что Дружников частенько наведывается на Котельническую, где Вилка по определенным причинам не может составить ему компанию. Знал, что и Аня иногда заходит в студенческое общежитие. О большем он боялся и думать. Когда он представлял себе свою Анюту в объятиях Дружникова, то, помимо его желания, в Вилке порохом вспыхивали чувства, близкие к тем, что пробуждали в нем монстров стены. Конечно, навредить Олегу он не мог и ни за что не хотел. Но и представлять, как он мог бы ласкать его обнаженную Аню, было ужасно и физически невыносимо. Потому что она все еще оставалась ЕГО Аней, и в обратном Вилка переубедить себя никак не преуспел.

И Вилке было от того стыдно. Дружников поступил с ним по чести, и Вилка ответил тем же. Выходит, что соврал. Никто не призывал его радоваться, но дозволять пещерному питекантропу бушевать внутри себя Вилка не имел права. А тут еще Матвеев подвернулся с разговорами.

С Зулей их, как ни крути, студенческая доля развела в разные стороны. У Матвеева ныне была семья, а до нее иные уже, свои, экономико-кибернетические интересы. Зуля давным-давно не интересовался Вилкиными загадками, не спрашивал и об Альбоме Удачи. Видимо, считал все прошлой и детской забавой. Вилка не видел смысла навязываться, да и потусторонние его дела протекали мирно и без новых катаклизмов. Матвеев даже о последнем явлении вихря узнал недавно и случайно, просто между делом спросив об Альбоме, а Вилка так же обыденно рассказал о Дружникове. Зуля как будто вовсе не удивился, может, уже настолько охладел к их школьным тайнам и расследованиям, что выслушал Вилкино сообщение с таким же равнодушием, как если бы по радио оповестили: в субботу пройдет кратковременный дождь.