– Это и есть твой секрет? О котором мне нечего беспокоится? – спросил он у Лены Матвеевой на следующий день.
– В общем, да. Разве есть повод для беспокойства? – в свою очередь спросила Лена, но как-то растерянно и несмело. И это ее Вилли? Этот угрюмый и сосредоточенный в концентрации силы генералиссимус ничего не имел общего с усталым и грустным человеком, некогда просившим ее о бескорыстной любви и дружеской поддержке.
– Он его убьет. Не сегодня и не завтра. Но убьет при первом удобном случае, который сам же создаст, – не предположил, но безапелляционно утвердительно сообщил ей генералиссимус.
– Кто кого убьет? И зачем? – Лена уже совершенно отказывалась понимать происходящее.
– Дружников – нового президента. Твой сюрприз только что выпустил джина из бутылки. Теперь нам стоит ожидать разрушения городов и возведения дворца. И это не будет башня из слоновой кости. Но храм Кащея на черепах… Бедный, бедный мой! Он погубит остатки собственной души и еще многих вместе с собой! – генералиссимус скорбно поднес ладонь к пылающему лбу и тихо застонал.
– Я так понимаю, у тебя утренний, ритуальный приступ любви к Дружникову? – полувопросительно, полуутвердительно сказала Лена. – Ничего, это сейчас пройдет.
– Приступ любви? А, нет, это я так. Это совершенно неважно. Но вы даже не понимаете, что натворили! – Вилли сокрушенно покачал головой. – Вы вырвали у тигра кость, когда он едва изготовился ее съесть. И тигр теперь в бешенстве.
– Ну, знаешь! Не хватало еще, чтобы у нас взялись потакать желаниям какого-то Дружникова! И потом, у нас в управлении сидят обычные люди, без вихрей, и без вечных двигателей. Может, конечно, это люди не совсем обычные, а очень большие и могущественные, но не в сверхъестественном смысле. Откуда кому было знать? Ты сам не хотел ничьей помощи и уверял меня, что от нашей службы один только вред?
– Да не в этом дело! Ясно, что хотели как лучше. Но почему ты ничего заранее не сказала мне? Ведь что-то ты знала? Лена, я никогда не расспрашивал тебя о работе, и не особенно интересовался. Но я же математик и вижу логику событий. Если ты в курсе таких вещей, то и допуск у тебя высок, пусть ты всего лишь доверенный исполнитель, – генералиссимус снова не спрашивал, а утверждал свои выводы. – Ты должна была поставить меня в известность. Понимаешь? Должна!
– И что бы это изменило?? – Лена обиделась и вспылила, стараясь все же подбирать слова, чтобы не слишком задеть генералиссимуса:
– Ты опять бы стал писать и посылать проповеди Дружникову? Уговаривать от греха? Или бегал бы с плакатом у Лубянки: «Не меняйте президента! Вся власть «ОДД»!» Что? Что бы ты смог и что можешь теперь? Ты бредишь, мой дорогой, и сам себя сводишь с ума!
– Если бы я знал заранее, я не допустил бы тебя до встречи с Дружниковым. Никакого письма бы не было и в помине. Все со вчерашнего дня изменилось, – сказал Вилли все тем же уверенным, не допускающих сомнений тоном. И чтобы окончательно разъяснить последствия, генералиссимус приговорил:
– Никакого торга теперь не будет, Леночка. А если и будет, то это выйдет смертельная ловушка и обман. Ему сейчас не нужны торги. На тропе войны не торгуются, но убивают врага. А у нас мало, очень мало времени. До той поры, когда процесс станет необратим. Видишь ли, Дружников отныне начнет действовать быстро и виртуозными, непредсказуемыми способами. Если он исковеркает мир до невозвратной степени, его собственная смерть уже не умалит причиненного несчастья.
– А что будет с Аней? Значит, мы рисковали зря? – спросила Лена, и голос ее предательски задрожал. Генералиссимус говорил такие ужасные вещи, что они отказывались укладываться даже в ее видавшей виды голове.
– С Аней? С Аней станет то же, что и со всеми нами. И может, ей лучше будет умереть от руки Стража, чем жить в преображенной Дружниковым человеческой вселенной.
Лена только охнула. Испуганно, по бабьи, недостойно майора федеральной службы. Но ничего поделать не могла. Утешило ее слегка то обстоятельство, что хуже все равно не будет, если Вилли знает, о чем говорит. И она заново набралась смелости.
– Ты тоже скрываешь от меня нечто ужасное. То, что ты видел в картинах папы Булавинова. Если это по силам вынести нашим крестоносцам, то по силам и мне. Расскажи всю правду, обстоятельно и подробно, а не в общих чертах. Расскажи, чтобы я стала с ними вровень, и клянусь, я не Илона, я не испугаюсь того, что услышу.
– Ну, Илоне, я положим, ничего подобного не рассказывал. Не успел. Не дошло до этого, – генералиссимус усмехнулся, будто вспомнил нечто забавное. – Но если ты так хочешь, изволь…
Волна холодной и отчаянной злобы накатила во всей неохватности с его личного дозволения. Видения проносились одно за другим, некоторые он удерживал и заставлял повторяться вновь и вновь, смакуя собственные грядущие планы с отдельным наслаждением. Все так и будет. Или он не Дружников, грядущий владыка мира, которому мало и десяти царств. Он создаст новый Рим на семи холмах и новый закон, который нужен ему. И этот закон станет естественным законом. Хватит морочить людям головы и утруждать их жизни ненужной моралью. Право сильного, опороченное и затуманенное дешевыми болтунами, засияет при нем во всей красе. Он же пребудет первым и всесильным среди всех. Соберет в новой и нерушимой Вавилонской башне сокровища мира и установит единую власть, и разделит между слугами своими по усмотрению. Тогда все увидят и поймут, что впереди их ожидает подлинное счастье. Не станет пустых надежд на мифическую долю справедливости, и раб будет знать свое место, а господин свое. И каждый несогласный в страхе промолчит и не смутит умов, потому что иначе вместо отпущенного счастья поймает собственную смерть.
О да, ему, конечно, придется еще много убивать и воевать. Не нужно больше колебаний, лишние человеки должны быть без жалости истреблены. Сколько же можно строить козни и терпеть? Пусть пока радуются его враги. Пусть очередной «петрушка» сидит на троне. Пусть не будет выборов. Он на время затаится и исподволь, не медля, начнет убивать и вербовать. То тут, то там. В одной своей воле. А в подходящий момент затянет петлю. Всего-то и нужно несколько военных генералов, один министр, самых важных, внутренних дел, да пара политиков погорластей. Двигатель защитит и поможет. Подготовить и ударить. И тогда «организация» сама поймет, как была неправа, а куда денется? Ей Дружников тоже даст долю сокровищ, хорошую, жирную долю. Чтоб не было обидно. Иначе кто же станет держать в повиновении рабов? А свободы ни к чему, не нужно свобод. Только все запутают и без толку источат мозги. О чем темный смерд не ведает, о том и голова не болит.
Убить его никто не сможет, не по зубам. Это хорошо. Узкий круг вблизи его особы не весь и двигателю стоит поручать. Кого можно просто купить, кого напугать, кто и сам не дурак. И следить в оба глаза. Нечеловеческие здесь потребны силы. Но лучше он сдохнет на финише от истощения, чем оставит свои страсти и мечты. Лагеря тоже глупость. Их большевики придумали от бессилия. У него все будет по-иному. Каждый губернатор от него станет иметь в своих землях рабов, менять, покупать и продавать, но только с его позволения. И крепкая, страшная, сытая армия должна присутствовать вблизи под рукой, а генералов ее – время от времени оглушать повелением двигателя. Конечно, будет ропот, будут и казни. Но очень скоро все успокоятся и привыкнут, как и всегда на Руси привыкали ко всему. Опять же, некогда особенно им выйдет предаваться бунту и скрежету зубовному. Потому как руки и умы он займет войной. Как же иначе? Все малахольное и придурковатое «демократическое сообщество» пойдет на него с топорами и вилами. Да, на их беду, далеко не дойдет. Президенты и военные министры тоже люди, и, стало быть, начнут гибнуть как снулые мухи. По его верховному велению. И пребудет в рядах врагов смятение и горькая разруха. Война случится быстрая и короткая. Добрые восточные фанатики поддержат его мудрую стратегию всей душой. Их Дружников тоже вознаградит и приблизит. И править будет в долголетии и славе и передаст наследство своему сыну. Тому единственному, любимому, которого невольно и неминуемо сделает сиротой. Но Дружников явит себя не только лучшим на свете отцом, но заменит как-нибудь и мать, и друзей-приятелей, и воспитает себе достойного приемника.