Невероятная история Вилима Мошкина - читать онлайн книгу. Автор: Алла Дымовская cтр.№ 139

Секретарша Вика, уж конечно, слышала ужасающие, буйные звуки, доносившиеся из кабинета шефа, но, вышколенная и смертельно напуганная, она даже не подумала нарушить без вызова запретное уединение. И правильно сделала, иначе ее нервы ждало бы непосильное испытание и глубокое сомнение в дееспособности своего хозяина. Ибо зрелище скачущего вокруг стола, в эпилептическом бешенстве топчущего ногами поверженные обломки Дружникова было невероятным по своей абсурдности.

Однако, превратив собственный кабинет в некое подобие картины Брюлова «Последний день Помпеи», Дружников постепенно успокоился. Правда, физически, отнюдь, не душевно.

И Дружников стал размышлять. Размышления его, вызванные экстренными обстоятельствами, всегда носили брутальный и роковой для предмета раздумий характер. Но и злобное раздражение присутствовало в них. Свидетели его сокровенных тайн плодились и расползались как тараканы. Когда, к радости Дружникова, его бывший друг и нынешний враг покончил с надоедой Матвеевым, казалось, вот оно долгожданное удовлетворение спокойствием. Куда там! Оказывается, трусливый, жалкий придурок проболтался своей жене. Оказывается, жена эта, вопреки естественному чувству самосохранения, намерена вмешиваться и вмешается во внутренние дела семьи Дружникова. И чего доброго вот-вот может просветить своего приятеля-собутыльника насчет этих дел. Хорошо хоть, до такого не дошло. Иначе письмо было бы подписано другим именем, и им одним дело бы не ограничилось. Ради Ани, наверняка, Мошкин пошел бы на что угодно. Только вот беда, удовлетворенно хмыкнул про себя Дружников, двигатель помешал бы его врагу применить необдуманные и жестокие средства борьбы. Пока же Мошкин вел себя тихо, и, по отзывам Иванушки, никаких личных обид не высказывал и неприязненных выражений в адрес бывшего компаньона не дозволял. Значит, ежеутреннее послание Дружникова регулярно доходило до адресата. А недавно адресат этот потребовал, понятно, в мягкой форме, увеличения личного, денежного довольствия. Дружников тут же дал. Охота Мошкину дурака валять, изображая из себя отца-благотворителя, пусть тешится. Все равно спасибо ни от кого не дождется, и может, хоть тогда образумится. Но на периферии тревог и забот Дружникова по поводу бывшего своего соратника, проглядывало и легкое беспокойство. Согласно последнему донесению Каркуши, дела у подопечных Мошкина шли в гору. Уж не обрел ли его враг прежнюю способность порождать вихри удач? Утверждению, что дар этот утерян им навсегда, Дружников не очень-то верил. Мало ли, как оно есть на самом деле. Да вот беда, бывший друг мой ситный, одного вихря-то недостаточно! И двигателя недостаточно. Тут нужен человек подходящий, к примеру, такой, как он, Дружников. Который знает, а главное, хочет и может, использовать приобретение по назначению. А с его подопечными, пребывающими в слюнявой убогости, Мошкин никакого воображаемого общественного блага не построит. И вообще никакой прибыли не наживет, кроме геморроя. Дружникову весь этот цирковой балаган не помеха. Вот только письмо!

Естественным и самым быстрым оказалось побуждение покончить с автором послания если не с помощью Муслима, то, по крайней мере, самому запачкать руки. Что двигатель может быть идеальным орудием убийства, Дружников понял еще тогда, когда воспользовался им против Танечкиного мужа. Двигателю равно безразлично, благое или дурное начало руководит его хозяином. Лишь бы желание было искренним, и у жертвы не имелось бы собственной паутины. А уж Ленку Матвееву прикончить самому вышло бы истинным наслаждением. Но чересчур опасно. Ох, не к добру эта фраза в письме: «не советую предпринимать необдуманные меры, на сей счет имею традиционную страховку». Понятно, какую. Ему бы совсем чуть-чуть выиграть время. Громадная промышленно-финансовая империя, созданная Дружниковым потом и кровью, преимущественно чужой, вот-вот должна была преобразоваться в империю политическую. Змееныш вылуплялся из яйца. Недаром окучивал Дружников кремлевские огороды. Выборы, и не какие-нибудь, а президентские, не за горами, и кто будет иметь на них самый высший шанс? Дальше уж он развернется. Единственная темная лошадка и камень преткновения как раз и есть та самая организация, которая надежно прикрывает стерву-Ленку. Дружников, чего уж греха таить, их всех побаивался. И не на шутку. Причин к тому имелось достаточно. Не говоря уже о тайном арсенале Лубянской крепости, по слухам, самом сверхъестественном и неожиданном. Может, у них свой Мошкин имеется, да и реального Мошкина с подачи той же Матвеевой разве не по силам им заполучить? Никогда, пусть он даже сдохнет от перенапряжения, всю эту громадину, пронизанную каналами темными, держать в подчинении с помощью одного двигателя не удастся. И Дружников славному детищу Феликса Эдмундовича со всеми своими наполеоновскими планами – лишний гвоздь в железном сапожище. Не пойдет Лубянский форт к нему в услужение и добровольно не выкинет белый флаг. Это тебе не армия, не Государственная Дума и не Кабинет Министров. Эти сами все могут и сами все хотят. Да на беду желания их, зараженные все той же бациллой неведомой государственной пользы, которую Дружников в упор не видел, лежат в плоскости, ему противоположной. Вот и получится рак и щука, хорошо хоть еще без лебедя. Потому ссориться с Лубянскими викингами ему никак пока нельзя. Ну, да ничего. А вот после выборов!.. После тоже нельзя. Зато можно подкупить и заинтересовать, аккуратно заигрывая и ублажая. А до тех пор Матвеева пусть себе живет. До будущей весны. Когда все решится. Дружников на происки против конкурентов и тайную полицию не намеревался тратиться, надеялся на две самые надежные вещи в мире. На себя и на свой вечный двигатель.

С Матвеевой он потянет время. Согласится для виду помиловать Анюту, а там уж долго и нудно будет торговать условия и требовать гарантий. О молчании и невмешательстве. Дружников немедленно принялся обдумывать свой «ответ Чемберлену». Да наплевать! Он тоже напишет письмо, а Муслим кинет его прямо в почтовый ящик квартиры. Сегодня двадцать второе декабря, пока Матвеева получит и распечатает, не каждый день дома, плюс, допустим, два дня. Значит, на двадцать четвертое. Где? Да здесь же. Пусть придет на общих основаниях через приемную, как просительница. От возможности, хоть и наивной, унизить свою врагиню, Дружникову стало сладко.

Само же письмо далось Лене нелегко. Вилли вдруг заартачился. Да и она тоже была отчасти виновата. Вернее, тот незапланированный ужин, с которого все и началось. Или еще раньше, когда с Леной Матвеевой произошла непростительная глупость. Себя же уговаривала, что воздает за мужа, спасает подругу и пролагает дорогу торжеству справедливости. Все это, конечно, тоже присутствовало. Только не одно. А хотелось ей, до испуга и в тайне от себя самой, и дальше как можно ближе и тесней общаться с Вилимом Александровичем Мошкиным. Видеть его, слышать его голос, иногда, будто случайно, дотрагиваться до его руки или плеча, помогать во всем, все равно в чем, и чтоб так было всегда. Лена даже и не осознала, как влюбилась, крепко, намертво и без возможности отступления. А ведь знала его «сто лет»! Знала как Вилли, как Вальку, как мальчика Вилку, как друга покойного мужа и как вечного Анютиного рыцаря. Да полно, знала ли? Выходит, что нет. В школьных классах он был ей мало интересен. Правильный, тихий и со странностями, к тому же, чужая собственность. Далеко не красавец, тем более по сравнению с кудрявым, розовощеким, общительным Зулей. Белобрысый и худой как шест Сергея Бубки, не спортсмен и не победитель ученических олимпиад. Лена на посторонние темы общалась с ним тогда досадно редко, воспринимая, скорее, как неизбежную мебель в Анечкином окружении. Вдобавок еще и слабак – дважды при ней мальчик Вилка падал в обморок от обид, нанесенных ему Аделаидовым-младшим. А после Чернобыльской катастрофы и вовсе разнюнился, в больнице мыл горшки. Знай она тогда! Все равно ничего бы, глупая девчонка не поняла.