Там, где тебя еще нет... Психотерапия, как освобождение от иллюзий - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Млодик cтр.№ 11

– Почему ты подошла именно ко мне?

– Ты странная, Ань. Я подходила ко всем. Ты же сидела все время такая замученная и закрытая, я думала, что у тебя что-то случилось и тебя лучше не беспокоить, пока ты не придешь в себя. А потом смотрю, ты все время такая: будто всего мира не существует. Я сначала девчонок порасспрашивала, но они, сама знаешь, чего наговорили. А потом к тебе подошла, поняла, что ждать бессмысленно, поскольку, похоже, без посторонней помощи ты не вынырнешь.

– И как ты теперь будешь повышать мою мотивацию? – Анне стало по-настоящему смешно. – Я боюсь, что это даже тебе будет не под силу. Я же терпеть не могу свою работу.

– А я и не собираюсь. Просто если у тебя настроение будет чуть лучше, чем сегодня утром, то и работаться тебе будет веселей. Разве нет?

– Не знаю, наверное… А вдруг я снова влюблюсь, как дурочка, опять в какого-нибудь раздолбая – и поехала опять под откос вся моя рабочая мотивация?

– Вообще-то, влюбляться вполне полезно даже для рабочих нужд. Во время влюбленности, во всяком случае, ты работаешь значительно эффективнее, чем во время депрессии.

– Это исследования, что ли, такие проводились?

– Нет. Это мои профессиональные наблюдения. – Вера широко улыбнулась, не поверить ей было невозможно. – К тому же ты не влюбишься. Ну, во всяком случае, еще не скоро.

– Почему ты так думаешь? Ты что, еще и ясновидящая по совместительству?

– Нет, никакой мистики. Все просто. Душевные раны должны зарасти, к тому же ты очень не доверяешь людям, тебе нужно будет много времени, чтобы суметь довериться кому-нибудь вновь.

Они расстались уже после одиннадцати, Вера поехала в гостиницу, Анна в свое Свиблово. Она ехала в пустеющем метро и с удивлением обнаруживала в себе откуда-то взявшиеся силы. Ей, привыкшей чувствовать бесконечную усталость, было странно ощущать себя такой бодрой и наполненной. Она поразилась тому, что впервые за долгие месяцы замечает что-то вокруг себя: пустую банку из-под пива, безвольно катающуюся по вагону, женщину, сидящую напротив, с печатью привычного недовольства на лице, молодую компанию неподалеку, шумно упражняющуюся в остроумии. В какой-то момент в темном стекле напротив она увидела улыбающуюся девушку и лишь спустя несколько секунд поняла, что это она сама. Улыбается. Надо же!

В ту неделю Вера куда ее только не водила. Поразительно, она – петербурженка, казалось, знала Москву значительно лучше Анны, которая прожила здесь уже почти десять лет. Анна неуютно ощущала себя на творческих тусовках, куда Вера приходила так уверенно, как будто проводила там большую часть своей жизни. Она не притворялась, изображая из себя раскрепощенную светскую барышню, она жила легко, просто, улыбаясь каждому. Жила так, словно мир создан для того, чтобы доставлять ей радость, и она с благодарностью и ответной радостью принимала эти дары, отдавая столько света и доброты, что хватало каждому.

Та неделя потом вспоминалась Анне точно яркие картинки в детской игрушке – калейдоскопе. Чуть повернешь волшебную трубочку, и меняется узор. Люди. Много людей. «Это моя подруга Анна, а это…» Не запомнилось ни одного имени. Такие все разные. Музыка. Громко. Свет. Ярко. Кофе. Вкусно. Она не подозревала, что может быть так вкусно. Консерватория. Она может плакать, слушая музыку! Ленком. Потрясающий спектакль. Что ей мешало посмотреть его раньше, пока Янковский был жив? Мастерская какого-то художника. Неужели люди могут жить в таком хламе? И при этом так рисовать? О чем они теперь спорят? И почему ей кажется, что все, кроме нее, понимают, о чем говорят? Она точно знает, что им всем хорошо. Знает по их лицам. По тому, как они ненароком хлопают друг друга по руке или по коленке, когда увлеченно рассказывают о чем-то. По тому, как загораются их глаза, когда они обсуждают премьеру. Отчего-то и ей хорошо, хотя она все время молчит. А этот, как его? Не вспомнить. Совсем молодой парень. Божественно играл на гитаре. У них в Сибири никто так не играет. А какая необычная девушка была тогда в этой старой квартире на Большой Ордынке, вся в черном. Поэтесса. В Москве есть поэтессы, кто бы мог подумать! Такая странная! Но стихи хорошие, от них бросает в дрожь.

Насколько Анне было тепло и удивительно рядом с Верой, настолько ей было стыдно за собственную неполноценность, которая так явно проявлялась в присутствии этой солнечной девочки. Анну изумляло, как по-разному они устроены. Она в отличие от Веры, скорее, не замечала окружающий мир. Ее мир был словно в тумане: все, что появлялось в нем, возникало для нее совершенно неожиданно, а значит – это тревожный мир, опасный, непредсказуемый, враждебный. Анна понятия не имела, как взаимодействовать с ним, и тогда она просто замыкалась в себе и объявляла все окружающее бессмысленным. Это ни от чего не спасало, зато как будто делало ее сильной и неуязвимой в своем коконе «мне от вас ничего не надо».

«В чем твой секрет?» – все время хотелось спросить эту невероятную Веру, сквозь яркий образ которой проступало трудноуловимое на первый взгляд ощущение какой-то драмы, о чем сдержанно живописала то ли невесть откуда взявшаяся морщинка на лбу, то ли слегка опущенные уголки глаз. «Что же произошло в твоей жизни? И как, несмотря на все это, тебе удалось стать такой яркой, солнечной и настоящей?» – хотелось узнать Анне, но она не решалась спросить, боялась услышать: «Да нет никакого секрета, это ж просто. Разве нет?».

Всего пара дней, и Анна начала оживать. Волосы, правда, пока не желали напоминать даже подобие прически, одежда по-прежнему скрывала вполне интересную фигурку, улыбка появлялась редко. Но окружающий мир все-таки начал существовать, и Анна с удивлением обнаруживала, что, вероятно из-за дружбы с Верой, на нее теперь смотрят окружающие: бровастый бухгалтер – тепло и заинтересованно, девчонки из отдела – с напускным участием и завистью. Она стала замечать неяркое весеннее солнце и влажный ветер, который все явственнее пах весной.

Правда, теперь бросались в глаза и ее старые, давно вышедшие из моды туфли, еще пять лет назад ставшее бесформенным пальто, мусор возле киосков у метро, опрокинутые урны возле остановок и собачий «урожай» на протаявших серо-черных газонах. Ей, как раньше, хотелось бы прикрыть все это прежней ширмой бессмысленности, только почему-то не получалось. Само существование Веры опровергало эту установку, прежде ее так спасавшую. Есть же люди, которые меняют этот мир. Есть Вера, которая за какие-то считаные дни изменила всех в их отделе, хотя Анне все они казались беспросветно серыми, никчемными и убогими, как она сама. С той лишь разницей, что она была убогой с осознанием собственного убожества, что, конечно, делало ее исключительной, выделяло из всех.

…А потом Вера уехала. Анна понимала, что, конечно, когда-нибудь это произойдет, даже сроки звучали: «В конце недели». Но когда бледная девчонка в оранжево-бордовом берете дождливым весенним вечером, чмокнув ее на прощание, просто села в такой же яркий оранжево-синий поезд и уехала, Анна сначала даже не осознала потери. Ей казалось: будет утро, а значит, будет и Вера, значит, будет Жизнь.

Но наступила суббота, а жизнь – нет. Жизнь никак не хотела наступать без Веры. И вот тут Анна испугалась по-настоящему. Ее опять бросили! Все повторяется! Как с этим придурком – Димкой. Пришел, оживил и свалил. И эта сделала точно так же. Что теперь? Делать-то что? Опять депрессия на несколько месяцев? Ей стало по-настоящему страшно…