Фляжка с «шилом» уже подходила к концу, а майорские байки все не иссякали. Марат набрался смелости и перебил все-таки рассказ Дерябы о том, как он еще лейтенантом прыгал с парашютом на лес, повис на высоченной сосне и битый час не мог выпутаться из положения.
– Товарищ майор, объясните мне, пожалуйста: а откуда в степи китайцы взялись? До монгольско-китайской границы триста километров с лишним. Да и не в этом дело – войны же с ними нет? Если бы вы их поймали – это же был бы международный скандал! Или нет? Не понимаю я.
Деряба снисходительно поглядел на Тагирова:
– Эх ты, армейский! Это мы с тобой знаем, что они – маоисты поганые. Но ведь у них документов нет и на лбу ничего такого не написано. Если и удастся их поймать и за яйца подвесить, то говорить они будут на родном языке – то есть по-монгольски. Знаешь, сколько их в китайской провинции Внутренняя Монголия живет? Больше, чем в МНР. Да и не будет никто скандалов раздувать. Они сюда ходят – так, думаешь, мы к ним не ходим?
– А зачем? – удивился Марат.
– Вам, армейским, не понять! – важно заявил Деряба.
Марат обиженно насупился. Майор подмигнул и покровительственно похлопал Тагирова по плечу:
– Ладно, не дуйся. Просто мы – спецназ, понимаешь? Это для вас, армейских, флотских – да хотя бы и гражданских! – война начинается с передовицы в газете. Или с выступления по радио главы правительства. А мы всегда на войне – даже если кажется, что мир кругом, понимаешь? На то и операции у нас такие, особые. Не для разглашения. Вот эти китаезы, например, выполняли учебно-боевую задачу: маршрут проникновения на территорию Монголии отрабатывали, предположим. Или закладку чего-нибудь нужного делали на будущее. Всякие бывают цели. Может, зачет таким образом сдавали в своей разведшколе. Пешочком по ночам шли, днем прятались. Километров по семьдесят в сутки.
– Ух ты! Никогда бы не подумал, – поразился Тагиров.
– А ты и не должен ничего такого ни думать, ни знать. Я и так с тобой слишком откровенен. Надеюсь, трепаться не будешь ни с кем о нашем разговоре?
– Да что вы, товарищ майор!
– Ладно, буду собираться – мне еще три сотни верст до гарнизона пилить, а погода гадостная, пурга все не кончается.
Марат восхитился:
– Пешком пойдете триста километров?!
– Тьфу, дурак! Зачем пешком, если машина есть? Я же из спецназа, а не психдиспансера, ха-ха-ха!
Дверь распахнулась – вошел заснеженный хозяин кабинета. Снял шапку, отряхнул с плеч подмокающий в тепле снег. Неодобрительно глянул на постеленную газету с остатками закуски и складными стопками. Деряба проследил за взглядом Морозова, предложил:
– Будешь, майор? Тут как раз на один глоток осталось.
– Спасибо, обойдусь. У нас, вообще-то, рабочий день в разгаре.
Богдан будто и не заметил осуждения. Долил остатки «шила», потряс фляжку. Проследил, чтобы последние капли не промахнулись мимо посуды. Залпом выпил («Мне даже не подумал предложить», – заметил Марат с обидой), крякнул, протянул руку для прощания:
– Ну, бывай, лейтенант! Спасибо за все. И тебя, майор, благодарствую, что в своем кабинете приютил, – решили мы все вопросы. Удачи!
Хлопнула дверь. Марат тоже поднялся, чтобы уйти, и почувствовал, как закружилась голова, – все-таки выпито было прилично. Стараясь ступать твердо, двинулся на выход.
– А ты куда, Тагиров? Я тебя разве отпускал?
Морозов говорил зло, презрительно глядя на покрасневшего Марата:
– Ты берега потерял, лейтенант? Сидишь в кабинете начальника штаба батальона, бухаешь с этими… С чужими. Посреди рабочего дня! Или, как от китайца звездюлей получил, так возгордился? Думаешь, эти ребята в разведку к себе заберут? Или в контрразведку? Ну, чего молчишь?
– Виноват, товарищ майор!
– Естественно, виноват! Я сейчас в твою роту молодого пополнения заходил – там бардак неописуемый! Дневальный все команды перепутал, табуретки не выровнены! Сержант этот твой, как его… Дылда. Примачук, да! Ходит по казарме, воротничок расстегнутый, сапоги с дырками. Какого хрена у него сапоги рваные, а?
– Так это, товарищ майор… У него же сорок восьмой размер ноги! Не достать новых сапог – таких на складах нет. И потом, он все равно «дембель», домой уедет не сегодня – завтра.
– У тебя на все оправдание найдется, я погляжу. Говорливый стал, не успел двух месяцев прослужить. Иди в роту, наводи порядок! Через час приду – проверю. И это. Луку поешь, что ли. А то будешь на бойцов перегаром дышать. Тьфу, срамота! Все, вали отсюда.
* * *
– Не замерзли, лейтенант? Пешком, наверное, шли?
Ольга Андреевна поставила чашку с обжигающим чаем перед Маратом. Села напротив, положив на стол тонкие руки. Рыжеватые волосы собраны в простой хвост на аптекарскую резинку, зеленые глазищи чуть подведены. В уютной вязаной кофте на пуговицах поверх васильковой блузки, и духи чувствуются еле-еле, как льдистая нотка в запахе осеннего леса солнечным октябрьским днем. Такая домашняя. Такая… Не твоя.
Тагиров покраснел, опустил глаза. Схватил чашку, глотнул горячую, как лава, жидкость, закашлялся.
Ольга Андреевна засмеялась:
– Ну что же вы, лейтенант! Не надо торопиться – никуда ваш чай не убежит.
– Да… Автобус ушел давно, а я опять на службе застрял. Вот, пришлось своим ходом добираться. Я вас сильно задерживаю, наверное?
– Полчаса у меня есть – давайте поглядим программу концерта на седьмое ноября.
Ольга Андреевна взяла пачку отпечатанных на машинке листов. Присела рядом:
– Торжественная часть как обычно: внос знамени, гимн, доклад командира дивизии… Примерно на полчаса. – Ольга зашелестела листками. – Ага, вот. Вы открываете концерт, потом хор поет «И Ленин такой молодой…». И дальше…
Она продолжала что-то говорить, а Тагиров кивал головой невпопад, чувствуя ее совсем рядом, и горячее бедро касалось ноги, и запах туманил разум…
– Вы меня совсем не слушаете, лейтенант, – Ольга Андреевна подошла к шкафу, сердито стуча каблучками. – Где-то тут был прошлогодний сценарий, там удачный переход между номерами, можно использовать…
Марат очнулся. Торопясь, начал оправдываться:
– Простите, и вправду задумался – день тяжелый был.
Ольга продолжала рыться в шкафу, не ответив. Не нашла нужного на верхней полке, изогнулась, ища ниже. Серая юбка обтянула тугую попку. Тагиров покраснел и отвел взгляд.
– Вот, – Ольга села напротив, скрипнув стулом. Наклонилась над мятыми листками, расправила розовым ноготком закручивающийся уголок. – И здесь стихи бы хорошо.
Верхняя пуговичка ее блузки расстегнулась. Тагиров, не дыша, смотрел, как золотая цепочка сбегает в тайное ущелье между двумя возвышенностями, прячась под белую пограничную полосу бюстгальтера.