Медбрат Коростоянов (библия материалиста) - читать онлайн книгу. Автор: Алла Дымовская cтр.№ 62

Подошел поближе. Кажется, жиличка-соседка Лялька, которая должна была пятихатку за квартиру. На общей фотографии посередине.

– Извините, не знал, что вы дома, – из вежливости сказал, хуже не будет. Если сидела без света, вдруг с хахалем, а тут чужой мужик, да еще записки пишет не пойми кому. Твой Ф.

Лялька заплакала. Для меня это вышло неожиданно совершенно. Неужто, я всерьез расстроил свидание? Вот незадача! Но вместо поношений и матюков, к которым я виновато приготовился внутренне, растрепа в халате вдруг уткнулась мне с размаху в грудь. И зарыдала еще горше, однако, как-то не по-девичьи сдавленно и беззвучно, так впору истерить разве мнительному о себе мужчине, который боится и стыдится своих слез.

– Ну что вы! Что вы! – иногда самые банальные утешения самые действенные. Потому что, обычные. – Не надо! Все будет хорошо!

– Не будет! Не будет! – твердила и хлюпала в мое плечо, я ощущал влагу через тонкую рубашечную ткань. – Я бою-ю-юсь! – это было уже ближе к теме, по крайней мере, я заподозрил, что дело отнюдь не в хахале.

– Может, вернемся в квартиру? – предложил я, как бы тем самым намеренно включая себя в число приглашенных обитателей. – Вернемся и поговорим. Чего же на улице? Не обстоятельно. Тем более, если боитесь.

Она пошла за мной. Будто это я уверено вел к себе домой, а не напросился татарином в гости. Я все еще продолжал благодушествовать в заблуждении. Мало ли чего? Обидело хулиганье, разлаялась с хозяйкой, а та – в милицию, и пошло-поехало: прописка, регистрация. Или застращали на работе, придрался, по ерундовой причине, начальник-козел, женщины к словесным обидам чувствительны. Помочь я смог бы мало чем, но слушать и сострадать вполне был готов. Даже и за бутылкой сбегать в ночной, дежурный ларек.

В крошечной девичье-коммунальной слободке царил апокалипсический разор: первое, что бросилось мне в глаза даже при скудном освещении, всего-то сорокаваттка в коридорчике, больше Лялька запретила включать. А я-то был по природе безалаберный холостяк, дырявые носки вперемешку с окурками, грязные тарелки под раскладушкой. Если уж несусветный кавардак произвел впечатление на меня, что тут сказать? А сказать много было чего. Полицейский обыск, или даже энкавэдэшный налёт, семикратно усугубленный с экрана киношниками. Но те хоть потрошили и выбивали нужное им, однако не крушили и не ломали без разбора. А тут. Не просто перевернули все вверх дном, нет: словно бы после еще сплясали на костях. Разбитая трехрожковая люстра щетинилась осколками, опрокинутый набок кресло-диван – поролоновое мочало свисало из распоротого брюха; содранным карнизом, будто масайским копьем – занавеска вместо ритуального пучка травы, – рассадили прессовано-опилочную дверцу платяного шкафа. И липкие пятна на полу, повторяющие рисунок чьих-то кроссовочных следов. Неужто, кровь?

– Кровь, кровь! – подтвердила мое чудовищное предположение Лялька и снова зарыдала, уже в голос. – Ленке башку проломили, в больнице со вчера. Говорят, очухается пятьдесят на пятьдесят. Кому оно надо, за так лечить? Менты позырить приходили, ухмылялись. Дело поджопное, неохота вязаться. Сами, бляди, виноваты, так сказали, грозились выпереть из Москвы.

– Когда это случилось? – спросил я. Как после шоковой терапии спросил. Или будто меня самого оглоушили стоеросовой дубиной по темечку.

– Вче-ер-а-а! Дне-ем! Ха-ах! – закашлялась то ли от плача, то ли жуть встала поперек горла. Бедная Лялька. – После ночной отсыпалась.

– Кто? Кто это был? – я схватил ее за плечи, будто жидкий студень колыхнулся под нажимом пальцев, и сразу отпустил. Не трясти же, в самом деле? Ее и так трясло.

– Х… его знает! Ленка в отрубе, а я… я..! На рынок ходила. Мы вскладчину. Вернулась и вот… – Лялька опять заперхала, будто подавилась собственными звуками. – Я боюсь!

– Катя где? – наконец-то сообразил я спросить о наиболее насущном.

– Пропала твоя Катя, – обреченно так сказала, будто подразумевала: я следующая. Но вдруг ощерилась злобно: – Не из-за тебя? ФЭ гребаный!

– Из-за меня, – чего мне было темнить и разводить турусы на колесах? Все одно, толком я соображать не мог. – Скорее всего, – уточнил. А чего было уточнять? И так ясно.

– Сука ты! – опять заплакала, но уже смиренно и тихо, будто не ожидала больше ничего спасительного, да и откуда ей было ждать?

– Водка есть? – в иных обстоятельствах кошмарный вопрос бесчувственного ублюдка, но Лялька поняла правильно. Это, чтобы с ума не сойти.

– Есть. В холодильнике. Не тронули отчего-то. Небось, для них дрянь, – она потянула меня за собой на кухню. – Свет погаси и не шуми.

Две табуретки на ощупь были целы, будто оставленные специально для нас, и водка оказалась на месте. То есть не водка, конечно, пол-литра вполне приличной «бурачихи», домашней выделки – да-да, один хохол отвалил в презент, она ведь коридорная в «измайловской» гостишке, просил брюки погладить, то да се. Воды налей. Запить. Стра-ашно!

Выпили в молчании. Потом еще. По полстакана натощак – полегчало. Я закурил, Лялька тоже взяла «беломорину», не кочевряжилась, хотя папиросой явно не умела затягиваться, у нее то и дело гасло. Всякий раз, чиркая зажигалкой, я видел ее замерзшее лицо ископаемого из ледникового периода. Что же, лютый ужас и не такое творит с мирскими обывателями, особенно беспомощными перед безвременьем. «Terror», по-латыни терзающий душу осмысленный страх, куда мощнее животного «pavor», именно потому, что наглядно представляешь, чего ждать. Проломленной головы или жертвенного похищения от совершенно реальных чудовищ, пусть и в человеческом облике.

Быстро они нашли. Оперативно, если на профессиональном жаргоне. Но опоздали. Или НЕ опоздали? Выжали, вытрясли правду-матку обо мне и орловском походе? А с чего бы девушке Кате молчать? Выбор ее был ограничен: или прибьют сразу или через долгие застеночные мытарства. Имей я возможность докричаться до нее на расстоянии, сам бы и умолил говорить все, что знает. Но в том-то и заключалась главная подлая гадость, что Катя не знала ровным счетом ничего. Уехал в Орел – это выведать легко было и у кассирши из вокзальных касс, путем непрямых угроз и копеечного подкупа. Если пропала, значит, гнобить решили всерьез, вдруг еще что всплывет. А всплывать-то было нечему. Орел это вам не подмосковный Гусь-Хрустальный, это областной, иначе губернский центр, мало ли куда? Или к кому? Без подсказки скоро не отыскать. Конечно, со временем выйдут и на Благоуханного, но тут, чу! В крайнем случае, отсидится за спиралью Бруно и часовыми вышками. За Александра Васильевича, ведающего практическое значение блатного слова «общак», я был как раз спокоен. Но Катя! Чем я мог помочь ей? И было ли еще кому помогать? Слишком хорошо я себе представлял реалии, хотя и понаслышке, а это, как известно, наиболее верная информация. Если кто пропадает, так уж с концами, особенно, когда замешан криминал. Чего-чего, но криминала было по самые уши, натурально «фадеевский» разгром являлся тому прямым свидетельством.

Искать никто не станет. С заявлением или без оного. Убийства губернаторов, шитые белыми нитками, и те сходят с рук. Так, скажите на милость, кому нужна залетная, нищая провинциалочка? Я пожалел, что не родился на свет хотя бы в лихое правление Ивана Четвертого, прозванного Грозным. Тоже мне! И церковный Стоглавый собор, и наиважнейшие гражданские Земские, сословные: все же требовал свихнувшийся на молитвах царь пускай и крошечную толику народной легитимации своим безобразиям. Куда-то вел, к чему-то звал, за что-то воевал, взятие Казани и возведение храма Покрова Богородицы мало ли стоят? Блаженного и того не тронул, хотя мог как куренка. Хлебнули, человечишки, конечно. Но помяните мое слово, нынешние девяностые еще не так отзовутся. Еще за ними разгребать, не разгребут и во сто лет, скорее сами разгребатели скурвятся от беспомощности, какого бы блага они ни желали изначально. Потому что, разбойнику власть единожды дай. И все. Развратит и раскурочит, оглянуться не успеешь. На пять минут или на пять лет, разница невелика. Добрые нравы созидаются веками, а гробятся одномоментно, на малую секундочку отпусти, дескать «все можно» – без идеи, без погибели «за дело революционных масс», да хоть бы и во имя царя-самозванца, но нет, – просто «ВСЕ МОЖНО». Во имя исключительно живота своего, свобода, урки, бля! После нас хоть потоп! Вот тут сказочке конец. Замученные вдовы, сироты, интеллигентишки вшивые, работяги чмошные – мусор, чего на них глядеть. Пища для волков. Резать, резать, пока не выйдут все, а там алкать иное стадо. Не важно, братва или милиция, это прежде была милиция, народная или высокородная, но была. Очень скоро волки примерят все погоны до последнего, уж больно сытно, потому что природные овчарки-охранители для них те же овцы, в отсутствие пастуха. Поменяют название и личину, а суть, суть! Суть останется разбойничья. Они уже вхожи, они уже перелицовывают мундиры. А завтра начнут перелицовывать дома и улицы. Меня вдруг озарило. До гомерического хохота! Пожалуй, в государстве нашем осталась одна неявная, но что-то могущая сила. Проклинаемая на все лады, поносимая ругательно по проспектам и закоулкам, стыдная, окстись-некрёстная, рядом стоять и то, зазорно. Но чем богаты. Если собрать совместно всех Александров Васильевичей, благоуханных и дурно пахнущих, всех подпольщиков-узурпаторов, тайных канцеляристов «в штатском», капитанов, полковников и даже генералов, всех, кто был, есть ныне и пришел после них, то можно постепенно, далеко не враз и не в два, сложить круг. Который полетит над водами, подхватит, не потонет и выплывет. Ибо, как ни крути, силовые структуры безопасности входят в само определение государства, без них оно блатной притон, «малина» или «хаза». Хочешь, не хочешь, но работу чистильщиков и выметальщиков сора из углов должны осуществлять те, кто это умеет делать и вдобавок обладает возможностью. Нравиться, не нравиться, в данном случае вопрос посторонний. Иначе никак, иначе кранты. После – на здоровье, каркать можно сколько угодно: примут хоть ушат дерьма и отойдут привычно в тень, где их самая сила, лишь бы задача была исполнена. Потому что, как известно, против лома нет приема, кроме иного подобного инструмента «из тово же матерьялу». Потому что демократия – это хорошо, когда есть демократы. Но первые и самые разумные из них без вести ухнули в начальном беспределе, а те, которые следом именоваться стали так – хоть горшком назови, только «тырить слам» не мешай. Хуже этого вообще ничего не может произойти, оттого и средство тут одно единственное. Кардинальная прочистка кишок ведерной клизмой тоже ведь не сахар, по правде говоря, но помогает. При запорах совести. Однако про светлое будущее определенно на долгое время предстоит забыть. Повторюсь: помяните мое слово. (Кстати, когда, спустя годы, писались нынешние строки моих воспоминаний, мне пришло в голову: некоторые надежды из тогдашних моих умственных упражнений воплотились в реальность. Хотя и не в том виде, как я полагал. Но даже малая малость лучше, чем вообще ничего).