Медбрат Коростоянов (библия материалиста) - читать онлайн книгу. Автор: Алла Дымовская cтр.№ 54

Случалось ему путешествовать и в «мир-наверху». Даже неоднократно, так на первых порах понравилось. Шамбала не Шамбала, но наподобие рая земного. Чистенько, прибрано, душевно. Только непоправимо скучно. Хотя мудро, справедливо и сытно-радужно. Как в настоящей сказке. Все кругом прекрасны и все кругом любят друг дружку без разбора. К Вите там отнеслись с доброхотным пониманием, но вскоре совсем задолбали сострадательным соучастием и попытками облагородить до своего уровня при помощи ангельской кротости и чутких увещеваний. Однако даже от привычки сморкаться в кулак отвадить не смогли. И Витя вновь вернулся туда, откуда пришел. Как после утверждал о том он сам:

«Коли где родился, там и уморился. Неча шляться по суседским палестинам, растудыть их богу в душу, вперекрест, один, эт-та… апломб получается. Уж если место тебе назначено в середке, там и сиди тишайше, потому как никакого другого положения тела для тебя нет. Повидать, повидал, добра поднабрался, теперича чо хошь, то с ним и делай». Вот такое умозаключение.

И я подумал. Малость свихнувшись сам. А что если? Если Витя-«Кэмел» и впрямь? Язык не поворачивается, дабы произнести. В общем, и впрямь в этих пределах низа и верха побывал? По его словам выходило, делать там настоящему земному человеку нечего. Но это выходило справедливо для Виктора Даниловича Алданова, который в значительной своей части был не от мира сего, святым не святым, конечно, но личностью, не вписывающейся в привычные рамки и во многом именно прекрасной душевно. А что мог бы вынести с собой «мертвый» Николай Иванович? Подумать о том страшно. Но думать надо. Хотя… Наверху ему бы шиш с маслом дали, и то, с маслом это еще хорошо. А внизу? Нет там ничего такого, чем бы мумия тролля и без того не владела в избытке. Не складывается? Не складывается. Но кто до конца знает? Сбрасывать со счетов фантазийные выкрутасы «Кэмела» ни в коем случае было нельзя.

* * *

Слонялся я до позднего вечера. Уже и фонари зажглись, редкие и сиротские, на три разбитых один рабочий, но зажглись – для провинции это по летнему времени все равно, что сигнал полковой трубы к отбою. Однако именно фонари и навели меня на спасительную мысль, настолько очевидную, что я только диву дался, как такое простое решение не пришло мне прежде на ум. Где преклонить голову одинокому скитальцу с высшим образованием, компанейским нравом и несущественными требованиями к личному комфорту? Известно где. В студенческом общежитии, причем в любом. Там с фонарями самая жизнь и начинается. Гитары, гулянки, творческие и романтические «разборки», круговращение разгильдяйства в природе. Особенно если учесть, что в своих блужданиях я дважды прошел мимо внушительного фасада медицинского института. Да это почти коллеги! Узнать адрес было делом одной минуты у скучающего дежурного сторожа. Который почему-то принял меня за бедного приезжего аспиранта (старичок попался с претензией на всезнающее покровительство, но в первых двух пунктах, однако, угадал), и даже посетовал, что вот, мол, припозднился, теперь не поселят, придется мне до утра кантоваться по чужим койкам. Его бы устами! На койку я не претендовал, мне сгодился бы любой угол – в свое студенческое время я леживал на хлипких «дачках», на подоконниках, на столах и под столами, не всегда и с элементарной подушкой, было бы одеяло, а лучше два.

Студенческое общежитие – пристань, как известно мне из собственного опыта, гостеприимная. Никому нет интереса до того, кто ты на самом деле такой и откуда явился. Лишь бы человек веселый, а еще лучше с бутылкой. Второе было вообще не проблема. Сколько раз в комнату ко мне самому в Доме Студента Вернадского забредали личности колоритные и совершенно неопределенной социальной принадлежности! Которых я видел, между прочим, первый раз в жизни, и, зачастую, в последний. Помню одного маргинального типа с чиненной-перечиненной гитарой за плечами – на размалеванной деке места живого не было. Звался он Лука, без фамилии и без отчества, а прибыл на могилу Владимира Семеновича Высоцкого, чтобы почтить память и заодно поучаствовать в самодеятельном концерте. Откуда прибыл? А кто его знает. Предыдущий населенный пункт, имевший неслыханную честь принимать у себя Луку, по его собственным словам, был город Новотроицк, но что было до него – тут даже сам Лука путался в показаниях. И не мудрено, потому что сей народный бард почитал даже вынужденную трезвость величайшим грехопадением человечества. Жил он у меня и моего соседа Вани Лепешинского два дня, пропил и проел, все, с чем только возможно было совершить подобную операцию, не нарушая уголовного кодекса, каждую ночь давал оглушительные представления на лестничной клетке, действительно мастерски подражая хриплому баритону великого артиста. А потом сгинул в неизвестном направлении, не считая нужным попрощаться. Впрочем, мы с Ваней Лепешинским тоже не видели в этом нужды. Ну, пришел, ну, ушел. Еще кто-нибудь придет и также уйдет по-английски, экая беда!

Перекантовался я, как и рассчитывал. Пристал к компании матерых пятикурсников-практикантов – короткие переговоры через открытое окно первого этажа, (праздновали второй четверг месяца, событие, которое никак нельзя пропустить мимо), в пакете многозначительно-звонко стукались друг о дружку «перцовка» и поддельный крымский портвейн, – так чего же ты стоишь, чудак, залезай! Ага, вахтер! Надо ему больно! Известное дело – летние вступительные экзамены, общага забита «абитурой», не разберешь, свой-чужой.

Скверно только, что пришлось пить. Хоть и половинил, и через раз, но… С утра побрел под холодный душ, горячей воды кстати и не было. Дальше – случайное полотенце, кто-то дал зубную пасту, кто-то тупую одноразовую бритву, кто-то полпачки «риглис сперминт», все одно перегар от злоедучей «перцовки» до конца не удалось усмирить. Да ты заходи еще, клевый чувак, можно и без водяры! Что же, если прижмет, зайду, спасибо на добром слове.

Вместо опохмелки купил себе бутыль фруктового кефира, выдул залпом, стал как огурец. Можно было отправляться на встречу с Благоуханным. Автобусом добрался до нужной остановки, потом немало протопал пешедралом – «нужная остановка» оказалась адресом неточным. Надо думать, Благоуханный все больше на машине, статус, небось, обязывает, откуда ему знать наверняка общественные транспортные маршруты?

Прибыл, наконец. Огляделся. Казенное строение контрольно-пропускного пункта, серая штукатурка, разбитые ступени бетонного крыльца, в обе стороны кирпичная суровая ограда, спираль Бруно вдоль всей обозримой полосы отчуждения, и как положено – охрана, вышка, часовой. Пыльно, захолустно, мрачно. Но так и должно быть. Не оздоровительное учреждение, и не богадельня – специализированная больница интенсивного наблюдения. Сидят по приговору серийные маньяки-убийцы, педофилы, рецидивисты-психопаты, и прочая, и прочая. Именно, что сидят, я не оговорился. Хотя больница официально не тюрьма. Потому что без определенного срока заключения, но на усмотрение здешней лечебной власти.

Переговоры на КПП заняли добрых полчаса. Звонили самому Благоуханному, подтверждали допуск, потом нудно вписывали мои скромные данные в поражающий своими размерами регистрационный гроссбух, затем последовал короткий допрос. Нет, не о цели визита, им до лампочки было: и дежурному сержанту, и лениво ошивавшемуся поблизости милицейскому лейтенанту – раз прибыл, значит, надо. Небось, не Третьяковка, чтобы удовольствия ради. Вопросы, в общем-то, прозвучали праздные: имеются ли колюще-режущие орудия, пейджеры, переносные телефоны? (Откуда последние-то? По моему виду не понятно, что ли?) Паспорт пришлось оставить «согласно порядку» – на выходе получишь обратно в обмен на пропуск, потому смотри в оба, не потеряй, и про отметку не забудь, иначе не выпустим – сержант предупредил озабоченно-честно. Видимо, прецеденты не раз случались. Эх, засветился, конечно. Но риску было чуть, сердце не трепыхнулось. Отчего-то я был уверен: какую бы хитрую и мелкую сеть ни раскинул на меня «мертвый» Николай Иванович, пенитенциарных заведений она не затронула. И не потому, что мумия тролля не имела над ними косвенной власти, как раз наоборот, потому что заведения эти, в частности пензенская колония строгого режима, в свое время имели реальную власть над ним. Нечто вроде атавистической памяти – кто не был, побудет, кто был, не забудет. Святое место для паломничества, из коего гражданин Ваворок вернулся «конкретно крутым». Да чтобы всякая фраерская собака! Ему бы и в голову не пришло искать меня там. Рылом я не вышел.