Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше | Валерий Есенков | страница 195 | LoveRead.ec

Пайщики Французской комедии не сдаются. Он забирает «Преступную мать», подбирает несколько молодых актеров в Итальянском театре, приобретает для них ветхое театральное здание на улице Кюльтюр-Сент-Катрин, организует ремонт, дает деньги на декорации и костюмы. Так создается труппа театра Марэ. Понятно, что она первым делом принимает к постановке «Преступную мать» и начинает её репетировать.

Тем временем Пьер Огюстен не покладая рук трудится над новым проектом. Прошлогоднее торжество по случаю Дня федерации, то есть того дня, когда пала Бастилия, не только приводит в восторг, но и дает серьезный толчок вдохновению. Торжество представляется ему все-таки слабоватым. Не соответствует, так сказать, размаху и смыслу события. Торжество 1791 года надлежит поставить на более широкую ногу. Алтарь отечества? Сооружение ничтожное, жалкое. На его месте посредине Марсова поля он предлагает воздвигнуть гигантский монумент, который олицетворит Богиню свободы, по меньшей мере в двести метров высотой. И так далее. В качестве финансиста и коммерсанта он делает расчеты и составляет надлежащую смету:

«Посреди гигантской круглой арены, на квадратном возвышении в 210 футов по фасаду я воздвигаю триумфальную колонну высотой в 148 футов, к основанию которой ведет лестница в сорок ступеней, образующих квадрат со сторонами в 120 футов. В четырех углах эстрады устроены помещения кордегардий, которые, будучи связаны между собой подземными переходами, могут служить во время празднеств для размещения национальных гвардейцев, общим числом до семи или восьми тысяч человек…»

Очень, разумеется, хорошо. Строительство самого здания вместе с работами землекопов, плотников, столяров и слесарей всего-навсего в два с половиной миллиона парижских ливров. Затем всё это великолепие для пущего блеска надлежит отделать бронзой и мрамором, Без бронзы и мрамора, конечно, нельзя. Прикиньте ещё полтора миллиона. Общий итог: четыре миллиона пятьдесят тысяч парижских ливров.

Наскрести эту сумму, по его убеждению, абсолютно легко. Ведь он видел, с каким энтузиазмом давали федераты клятву верности нации, королю и закону. Стало быть, с не меньшим энтузиазмом и денег дадут. Самую большую сумму даст, натурально, Париж – один миллион. Затем, отныне декретом Учредительного собрания прежние провинции заменены департаментами. Так вот, если каждый из восьмидесяти двух департаментов внесет всего-навсего по тридцать шесть тысяч шестьсот шестьдесят ливров, составится искомая сумма. А к строительству можно приступить хоть сейчас.

Через депутатов, которые негласно работают на него, он передает проект Учредительному собранию. Учредительное собрание рассматривает проект, но отклоняет его. Находит несвоевременным. И верно, в крови революций и войн проходит сто лет, и только тогда на Марсовом поле воздвигается приблизительно такой же грандиозности монумент, правда, по абсолютно иному проекту. Может быть, худшему. Теперь об этом трудно судить.

Учредительное собрание по-своему право. Не до монументов теперь. Революции угрожает опасность извне. В Кобленце, на самой границе, собирается цвет французской аристократии и духовенства, которые перестали существовать согласно с декретами Учредительного собрания. Там собираются королевские мушкетеры, легкая и тяжеловооруженная кавалерия, конные гренадеры, эскадроны провинциальных дворян из Бретани, Оверни и Лангедока. Они скрежещут зубами от ярости. Они жаждут мести. Они готовы броситься во Францию и залить её потоками крови, но для этого у них пока что не достаточно сил.

Совершая предательство по отношению к Франции, король и особенно королева состоять в переписке со всеми европейскими королями, князьями и более мелкими европейскими государями. Не способные управлять, они теперь призывают чужеземных солдат вмешаться в их внутренние дела и навести порядок в стране, хорошо понимая, что это будет кровавый порядок. Их агенты при всех европейских дворах разжигают ненависть к Франции и торопят нашествие. И к кому же они обращаются? Они обращаются к своим давним и заклятым врагам.

Австрийский император прямо-таки обязан помочь своей сестре-королеве, а заодно посбить спесь с проклятых французов. Пруссия ещё не забыла Семилетней войны. Россия ещё помнит, как французские дипломаты натравливали на неё и шведов и поляков и турок. Очень им хочется отомстить и поставить французов на место.

Правда, они не торопятся. И к чему? И в России, и в Пруссии, и во всех государствах Европы серьезные политики убеждены, что не нынче, так завтра Франция сама погубит себя, ослабит, опустошит неизбежной гражданской резней. Вот тогда они явятся на кровавое пепелище, наведут надлежащий порядок, и каждый возьмет без труда себе то, что захочет.

Только эмигранты ждать не хотят. Они зовут к себе короля. Им представляется, что как только во главе их встанет законный король, у них появятся львиные силы и тогда они превратят прекрасную Францию в общую могилу для взбесившейся черни. Их агенты наводняют Париж. Их агенты проходят сквозь заслоны национальных гвардейцев, которыми командует монархически настроенный Лафайет. То один из них, то другой готовит побег. Подкупают охрану. По всему пути следования расставляют запасных лошадей и преданных королю офицеров.

Король не особенно хочет бежать. Зато очень хочет бежать королева. Несколько планов побега срывается, единственно оттого, что их отклоняет король. Наконец у него вырывают согласие. Ему надлежит под охраной приверженцев достигнуть восточной границы и встать во главе преданных войск.

И вот король покидает Тюильри. Покидает Париж. К несчастью, он желает путешествовать по-королевски. Он отказывается переодеться простолюдином и ехать в простой крестьянской тележке, как это делают его братья, которые благополучно выезжают из Франции, не вызвав ни у кого подозрения. Для короля специально изготавливают громоздкую колымагу, не только со всеми удобствами, но и с отделением для ночного горшка. Колымага еле тащится, привлекая внимание ротозеев в каждой деревне. Наконец короля узнают, арестовывают и под охраной вооруженной толпы, под наблюдением трех комиссаров Учредительного собрания, двадцать пятого июня 1791 года доставляют в Париж.

В течение нескольких дней перед тем Париж охвачен смятением. Негодующая толпа врывается в королевские покои. Бюсты короля разбивают. Сбивают надписи «король», «королева» и «королевский». Секции объявляют свои заседания непрерывными. Парижане вооружаются. Формируются новые батальоны национальных гвардейцев, главным образом из мастеровых и рабочих. Взбудораженные толпы требуют низвержения короля. Настроение резко меняется в пользу республики.

Арестованного короля и особенно королеву приходится охранять от разъяренных, обманутых и преданных им парижан. Они объявлены под арестом.

Может представиться, что Пьер Огюстен даже не замечает столь важных событий. С весны он озабочен делами своего округа Блан-Манто. Революция позволяет служить в приходах только присягнувшим священникам. Ей этого мало. Она резко сокращает количество служб, опасаясь, и не напрасно, что даже и присягнувшие священники примутся с церковной кафедры отстаивать старый режим. Присягнувшие священники бедствуют, неприсягнувшие бегут за границу. Прихожанам это не нравится. Они хлопочут о восстановлении прежнего количества служб. Но кто им может помочь? Как кто? Они знают, кто у них в округе народный заступник. Они давно несут ему свои просьбы. И Пьер Огюстен, тайно преданный всю жизнь кальвинизму, поднимается на защиту католической церкви, которая не раз истребляла кальвинизм огнем и мечом. Он обращается к муниципальным властям: