– Почему? По-моему, это могло бы быть довольно интересным делом.
– По многим причинам. Но главная – это то, что подобная деятельность никому не нужна. Инновационная экономика у нас в стране существует только в речах политиков.
– Но ведь как раз в последние годы правительство выделяет на это дело приличные деньги.
– На какое дело?
– Ну, на эту самую инновационную экономику.
Он странно посмотрел на меня. Как если бы я был инопланетянином, только что спустившимся на Землю.
– Олег Николаевич, инновационная экономика, прежде всего, основана на энтузиастах. А у нас к государственной кормушке присасываются сплошные профессионалы. Ведь что для профессионала главное? Правильно. Деньги. Это любитель или энтузиаст, получив деньги, будет мучиться исследовать или изобретать. А профессионал найдет кучу простых, но очень эффективных способов вывести и обналичить средства. И сама система ему в этом поможет, потому что он с нею обязательно поделится. Поэтому до инновационных денег энтузиаста никогда не допустят. Как же его допустить, если он, гад, все деньги пустит на дело и ничего не откатит. Да еще и фон нехороший создаст для остальных.
С этими словами Профессор обреченно махнул рукой, очевидно, давая мне понять бесполезность дальнейших дискуссий на эту тему. Было заметно, что для него это больной вопрос, и я счел благоразумным не продолжать тему.
Тут боковым зрением скорее почувствовал, чем заметил, что лицо Аспиранта вдруг приобрело странное выражение. Взгляд свой, в котором мелькнул злобный огонек, он переводил то на меня, то на Катерину. Быстро, как бы невзначай, пробежав по ней глазами, я увидел, что та неотрывно смотрит на меня. Встретившись со мной взглядом, она смущенно опустила глаза в пол.
Опа! Не все тут так просто. До меня дошла причина, казалось бы, необъяснимой вспышки злобы молодого человека. Так мы, оказывается, ревнуем! Мне совсем не улыбалась перспектива оказаться здесь в эпицентре шекспировских страстей. Кто его знает – на что способен в приступе ревности этот странный товарищ.
– Олег Николаевич! – вырвал меня из размышлений голос Профессора, – я предлагаю вам пройти в мой кабинет для беседы.
Признаться, я был ему очень благодарен за то, что он выручил меня из довольно щекотливого положения.
«Кабинет» Профессора представлял собой небольшую комнату в одном из бараков. Внутри было чисто и опрятно, но без изысков. Стены, окрашенные так же, как и в «трансформаторной будке», где мы только что были, пол, покрытый ровным блестящим полимером. Из мебели только однотумбовый письменный стол, пара стульев да книжный стеллаж в углу. Компьютера я не заметил. Небогато, однако. Профессор уселся на стул, жестом указав мне на другой.
– Олег Николаевич, вы немного посмотрели, чем мы тут занимаемся. Как я уже говорил, людей у нас не хватает. Поэтому вам придется заниматься не только лесохимией. Здесь, на базе, вам предоставят личную комнату и рабочий кабинет, компьютер с интернетом и полный простор для плодотворной работы.
Да, лучше и придумать нельзя, особенно учитывая мое положение бомжа. Вдруг вспомнил, что еще в подземелье хотел задать один вопрос, но не было подходящего момента.
– Сергей Александрович! А зачем вы крыс замораживаете?
Профессор широко улыбнулся.
– Это и есть ответ.
– Ответ на что?
– На ваш последний вопрос в конторе в Москве.
Я начал усиленно вспоминать, о чем же тогда спрашивал? Ах, да! О том, предусматривают ли они вариант, что Апокалипсис произойдет раньше, чем они успеют все подготовить. Я кивнул в знак того, что понял, о чем речь. Но причем тут замороженная крыса?
– Так вот. Это и есть запасной вариант.
– Крысы?
– Крысы – подопытные животные. Если ситуация выйдет из под контроля, мы хотим иметь возможность заморозить какое-то количество людей на длительный срок. На несколько тысяч лет. После разморозки они восстановят цивилизацию. У них будут знания, оборудование и инструмент. Если на Земле в это время будут жить люди, хотя бы и пещерные дикари – прекрасно. Они организуют и обучат этих людей, помогут им подняться. Если человечество к этому времени вообще вымрет – сами станут новым человечеством.
У меня неожиданно промелькнула мысль, что, похоже, мне предстоит быть замороженным. Я прислушался к себе: хотелось бы мне этого? И вдруг с удивлением осознал что да, не отказался бы от такой процедуры. Ведь интересно посмотреть, что же будет с миром через несколько тысяч лет? Разумеется, если будет уверенность в том, что удастся нормально разморозиться.
Профессор пристально посмотрел на меня. Какое-то время молчал, затем заговорил.
– Олег Николаевич, в конторе не было времени долго разговаривать на эту тему, так как надо было ехать сюда – на Базу. Скажите, только честно, как вы вообще воспринимаете эту теорию насчет конца света?
Вопрос, признаться, застал меня врасплох. На самом деле в неизбежности близкого конца света он меня полностью так и не убедил. Не знаю, что в этом имело решающее значение – нехватка доводов, или же отторжение самой мысли о том, что этот мир скоро должен исчезнуть. Услышав этот обращенный ко мне вопрос, я задумался. Отвечать как есть? Но тогда почему я согласился работать на эту организацию? Врать – еще хуже. Он непременно меня расколет. Наверное, лучше сказать правду, но смягчить ее.
– Если честно? Я думаю, что конец цивилизации непременно будет. Потому что все те противоречия, о которых вы говорили – существуют. Но только это произойдет не так скоро. И не так резко. Мне кажется, что человечество будет просто медленно деградировать.
Лицо Профессора сделалось серьезным. Кажется, он надеялся, что за тот час-полтора беседы в московской конторе сумел полностью меня убедить.
– Вы видели, как разрушается дом? – начал он, и, не дожидаясь ответа, продолжил, – одноэтажный дом, постепенно ветшая, может разрушаться сотни лет. А вот небоскреб рушится за секунды.
Я мгновенно вспомнил кадры уничтожения террористами в Нью-Йорке двух небоскребов-близнецов.
– Если небоскреб начал разрушаться, то этот процесс на полдороги уже не остановить. Так и с нашей сложной инфраструктурой.
Тут пришлось признать, что в данном случае он прав. И вдруг какая-то крамольная мысль посетила меня. Я подумал, что если наша цивилизация порождает выродков, подобных Упырю, которые при этом неплохо живут, паразитируя на нормальных людях, то, может, и нет больше смысла в существовании человечества? Может, оно на самом деле должно погибнуть?
Мысль вызвала ощущение апатии и бессмысленности всей этой суеты со спасением цивилизации. Не удержался, чтобы не озвучить свои сомнения. Естественно, не упоминая конкретно Упыря.
Профессор задумчиво поглядел на меня. Почему-то показалось, что эти же мысли ему самому не раз приходили в голову
– Это серьезный философский вопрос, – ответил он, – смысл существования человечества. И его нельзя рассматривать в отрыве от другого не менее важного вопроса. А какой смысл жизни каждого отдельного человека? Подавляющее большинство нашло для себя простой ответ: смысл жизни в том, чтобы жить и получать все новые и новые наслаждения. Тогда чем, скажите, такое представление смысла жизни отличается от того, что имеется у обычных свиней? Когда смысл жизни, как бесконечное потребление благ, станет очевидным для каждого – все. Гибель человечества станет очевидным фактом. Я лично убежден, что у всего есть своя четкая цель и задача, в том числе и у человеческой цивилизации, будь она продуктом дарвиновской эволюции, плодом внеземного эксперимента или божественным промыслом. Каждый отдельный индивид может эту цель не осознавать, но смысл его существования – приближать к ней человечество. Муравей, волочащий в свой муравейник жука или соломинку, наверняка не осознает, зачем он это все делает. Но у семьи муравьев есть четкая цель – постепенное расселение по округе, захват новых территорий. Я могу ошибаться, потому что по большому счету мало отличаюсь от этого муравья, но мне кажется, что главная задача человечества – экспансия во Вселенную. Зачем – другой вопрос. Возможно, ответ на него находится за пределами муравьиного понимания.