– На удивление отличный кофе, – отпив глоток, похвалил Труди Курт.
– Вышколил.
– Ну, не скромничай, эти кадры ты всегда умел подбирать.
– Что делать? Женщин люблю как вид и ценю как класс. Иные красивая грудь и изящная попка стоят дюжины профессорских мозгов, не говоря о генеральских.
– Что касается генералов, тут я с тобой полностью солидарен.
– Твоё наблюдение выдаёт гигантскую лабораторную работу и солидный жизненный опыт. Если ты не против, я побалую твоими размышлениями берлинскую публику.
– Я его тебе специально и открыл, помня, какой ты прекрасный популяризатор.
Беседу двух бывших друзей прервал телефонный звонок, Краузе снял трубку.
– Слушаю! Сейчас будем. Прервали на самом интересном месте. Штрафники построены. Пойдём глянем.
Сделав по глотку коньяка, мужчины покинули кабинет.
Несмотря на всеобщую истерию и почитание рейхсканцлера Гитлера, которые охватили всю Германию, кое-кто не стремился воплощать то, о чем вещал бесноватый фюрер. Причём речь не идёт о несогласных с режимом по политическим мотивам. Часть людей всегда нарушает закон независимо от режима. Даже в армии. Германская армия держалась на жесточайшей дисциплине. Иначе чем объяснить, что за двадцать недель боевых действий германские войска смогли разгромить семь хорошо обученных и вооружённых армий Европы? При этом неся потери значительно меньшие, чем французы, югославы, голландцы, бельгийцы, поляки, греки и британский экспедиционный корпус.
Во главе всего была дисциплина. Её нарушителей карали очень жёстко. Некоторых расстреливали, но около полумиллиона солдат и офицеров были осуждены на сроки от полугода до полутора лет. Для таких осуждённых не создавали отдельных тюрем или мест лишения свободы. Соотечественников, преступивших германские законы, отправляли в уже готовые концлагеря. Конечно, они находились несколько в иных условиях, нежели военнопленные или жертвы этнических чисток. Их не ждали газовые камеры и крематории, но условия содержания были весьма суровыми.
Курт Рыбака и Зигфрид Краузе стояли перед шеренгой осуждённых солдат.
– Сейчас с вами побеседует штурмбаннфюрер СС. Представляться чётко, докладывая имя, звание и правонарушение.
Курт Рыбака пошёл вдоль шеренги штрафников. За ним шёл начальник лагеря, а за ними семенил фельдфебель с папкой в руках. Курт пристально вглядывался в каждого нарушителя. Он отбирал только физически сильных людей. Через несколько шагов он остановился напротив невысокого крепыша. Тот отрапортовал:
– Арнольд Вайгель, бывший капрал, пехота, драка со старшим по званию.
– Повод? – спрашивает Рыбака.
– Хотел за нашими спинами отсидеться.
Курт утвердительно кивнул и двинулся дальше. Фельдфебель сделал у себя пометку. Эсэсовец уже стоял возле следующего заключённого.
– Вернер Гелен, рядовой, пехота, самовольное оставление позиций.
Рыбака без замаха дал ему пощёчину. Пошли дальше. Сделав пару шагов, Курт посмотрел на следующего осуждённого.
– Пауль Йегер, бывший фельдфебель, десантник, убийство подчинённого.
– За что?
– За отказ идти в бой.
Рыбака довольно кивнул. Фельдфебель сделал отметку. Пока он писал, штурмбаннфюрер задержался у мощного громилы.
– Готфрид Губер, рядовой, пехота, драка.
– С кем? За что?
– Мой капрал нелестно пошутил о моей невесте, я ему одним ударом выбил глаз.
– Боксёр?
– Член баварской юношеской сборной.
Курт кивнул, фельдфебель снова что-то черканул в своём списке. Пошли дальше. Отбор прошли человек пятьдесят. Осмотрев всех, Рыбака обратился к начальнику лагеря.
– Всех отобранных мной людей срочно доставить в расположение охотничьего подразделения «Юго-Восток».
– Слушаюсь!
– Ты женился?
– Торопишься. Я со своей коллекцией коньяка буду рад встрече во время твоего отпуска, – бросил Рыбака по дороге к машине. – Хотя у меня есть подозрение, что в ближайшие месяцы мы отдыхать не будем.
– Благодарю, Курт. Ты всегда относился ко мне по-человечески.
– И буду. До встречи!
* * *
Одни готовились уничтожить Тито, а другие собрались его ублажать. В англо-американской миссии Тито появился вместе с Карделем, Джиласом и сопровождением. Руководитель миссии полковник Вивиан Стрит улыбался, в каждом слове и жесте была бездна учтивости. Не отставал от него и Рэндольф Черчилль. Но на Тито, прожжённого игрока в политические игры, вся эта мишура, конечно же, не действовала.
Как только делегация появилась в помещении, полковник, протянув руки, кинулся к Тито.
– Мистер Иосип Броз…
– Я маршал Тито, – расставил акценты руководитель партизанского движения.
– Господин маршал, от имени Его Величества Георга VI и наших военных союзников рад вас приветствовать. Такой приятный вечер хорошо оттенит стакан вина. Или вы предпочитаете виски?
– Мы с друзьями воспитаны на хорошем вине.
– У вас и ваших друзей отменный вкус, – отметил Стрит, и по сигналу его руки появился официант и стал разносить вино. Обстановка несколько разрядилась.
– Вино в тёплой стране, – вступил в игру Черчилль, – так же естественно, как туман в Лондоне. Камин и виски согреют любого, а дружеская атмосфера противостоит даже лютому морозу.
– Надеюсь, наша беседа будет носить продуктивный характер, – решив, что обмен любезностями окончен, продолжил Стрит.
– Мы тоже на это надеемся, – подыграл Тито.
– Надеюсь, – улыбнулся Рэндольф, – маршал Тито прекрасно осознает, что послевоенная Европа уже не вернётся в свои прежние границы.
– Для этого не надо быть пророком, сэр.
– И как вы понимаете, Его Величество и наш кабинет министров имеет весьма определённые намерения в этом регионе.
– Я всегда считал Георга VI весьма благоразумным правителем, а премьер-министра – рационально мыслящим человеком.
– Так что, думаю, – подхватил разговор Стрит, – для вас, маршал, не секрет, что союзничество должно строиться не только на добровольной, но и на взаимовыгодной основе.
– Война – это превосходная школа, – присоединился к общей беседе Эдвард Кардель, – на ней мгновенно взрослеют. Плохие ученики не выживают.
– Мы пытались донести наше видение возможного развития ситуации, – попытался немного ослабить неожиданный напор Карделя сын премьер-министра.
– Мы занимались тем же самым, – заверил его маршал.
– Психологи утверждают, что оптимальное количество собеседников в компании не должно превышать девяти человек, иначе будет трудно общаться, – стал издалека тянуть свою мысль Джилас.