– То есть у командного состава сложилось стойкое мнение, что в экипаже подполковника Шорникова Александра Сергеевича все, включая бортмеханика, бесчувственные железяки? – начал демонстративно набычиваться Иван.
– Мы с тобой, командир, – отбросив книгу, начал второй пилот, – налетали, кажись, уже не одну сотню часов. Можно сказать, вокруг шарика обернулись, а ты о нас, о своём любимом экипаже, так подумал! – голос его стал дрожать и ломаться. Брови командира от удивления поползли вверх. Неожиданно Борис вскочил со стула. – Друзья! – обратился он к присутствующим, широким жестом рук привлекая внимание пришедших к «скатерти». Подмигнув радисту и механику, эффектно щёлкнул пальцами. – Алле-оп!
Вердеревский и Галактионов столь же эффектно сорвали со стола тряпку. А под ней оказался самый настоящий, просто царский, по меркам военного времени, ужин!
Большой пышный хлеб, ломти которого напоминали взлётно-посадочную площадку столичного аэродрома. Три вида домашних колбас темно-красными, каштановыми и бордовыми кругами сытых змей свернулись на тарелках. Неприступным айсбергом на отдельной тряпочке лежал нежно-розовый кусок слезливого сала, а две тоненькие мясные карминно-красные прожилки лишь подчёркивали его абсолютную невинность. Резкий запах перца перемешивался с дурманящим и дразнящим запахом чеснока. И, конечно же, королевами ужина были копчёные куры, такие большие и пухлые, что они больше напоминали собой стёганых баб на чайники или самовары, чем обычных петухов и несушек. Янтарная печёная картошка была в тон птицам. Но наибольшее изумление вызывали бордовые и жёлтые остроконечные помидоры, неизвестно откуда добытые югославским поваром. И настоящей кулинарной бомбой замедленного действия лежал козий сыр с чабрецом. Рядом лежал большой пучок стрелок зелёного лука.
Увидев такую заботу о себе и штурмане, Шорников расцвёл.
– Вот это я понимаю! Вот это забота! Благодарствуем, ребзя! Молчавший до этого Якимов столбом рухнул на ближайшую кровать.
– Петя, ты чего? – забеспокоился Иван.
– Наповал сразили, фокусники, маги и чародеи! – открыв глаза, сказал штурман.
Быстрее, чем взлетал, экипаж с улыбками и смешками расселся вокруг стола. Шорников, на правах старшего по званию, первым потянул руку к еде. Все зачарованно за этим наблюдали. Едва его рука дотронулась до куска колбасы, Калинкин вскочил на ноги.
– Вечер фокусов и аттракционов продолжается! – и после хорошо выдержанной многозначительной театральной паузы щёлкнул пальцами.
Вердеревский извлёк из-под подушки бутылку вина от Мирко.
– А теперь по многочисленным просьбам друзей и боевых товарищей, – как заправский конферансье продолжил Борис, – напиток богов – м-м-мальвазия!
– Полностью реабилитированы, черти винтокрылые! – улыбнулся командир.
– Откуда это великолепие, мужики? – изумлённо спросил потрясённый штурман.
– Шарюсь я по пищеблоку, – начал сольный кусок в этом вечернем концерте второй пилот, – и кричу что есть мочи: «Мне надо прощальный ужин организовать для друзей!» А все вокруг: «Не разумем!» – да и всё тут! Но, видимо, бог войны внимательно следит за своей крылатой гвардией, и, на моё счастье, появился земляк из Пензы.
– Земляк из Пензы! Прямо на кухне? В югославских пещерах? – поддел второго пилота командир.
– Нет, он в охране Тито служит, – заступился за земляка Борис. – А по-ихнему шпарит, как заводной. Вот и пособил. А местные просили фашистов гнать отсюда к чёртовой матери.
– Тогда, товарищи солдаты и офицеры, за победу! – поднял стакан Шорников.
– Товарищи офицеры, в ознаменование тоста командира экипажа два коротких и один протяжный! – почти как диктор Левитан, произнёс главный заводила вечера.
– Ура! Ура! Ура-а-а-а! – вполголоса поддержал экипаж своего командира.
* * *
Югославы расквартировали советскую военную миссию в нескольких домах в самом Дрваре. Естественно, самый большой и просторный достался её начальнику. Домики стояли отдельно и не так далеко от пещер. Так что генерал-лейтенант мог пройти это расстояние, не спеша, пешком. В свой просторный дом Корнеев и вызвал капитана НКВД Никиту Прокопенко.
– Товарищ генерал-лейтенант, капитан Прокопенко по вашему приказанию прибыл! – отрапортовал он.
Своим внешним видом Никита Прокопенко полностью опровергал сложившийся образ человека из НКВД. Высокий, статный, улыбчивый; голубые искрящиеся глаза выдавали в нем человека с хорошим чувством юмора. Но они быстро превращались в ледяные, когда доходило до дела.
– Капитан, без лишней волокиты скажу тебе, что на тебя ложится ответственность за моральный климат в нашем коллективе. С одной стороны, люди проверенные и в прямом, и переносном смысле слова, а с другой – как ни крути, а это – заграница. Это первое. И второе, может быть, самое главное, – надо выяснить пути подхода к Тито и его слабые стороны. Мы должны узнать, как далеко зашли союзники. Чем им отвечает Тито. И предложить вместо их коврижки свой куличик, но слаще. Это большая политика. Но и здесь и там работает метод кнута и пряника. Вот с этим и надо покумекать.
– В общих чертах догадываюсь.
– Знаешь, как строптивых коней коневоды обламывают?
– Никак нет!
– Оттягивают нижнюю губу, набрасывают верёвочную петлю, а её концы продёрнуты в деревянную ручку. Несколько её оборотов, и конская губа зажата похлеще, чем в тисках. Тогда самый норовистый и непокорный конь уже идёт туда, куда хочет конюх. Иногда даже пританцовывает. А вот от чего – от страха, боли или удовольствия – это уже не наше дело. У коннозаводчиков это штука называется «русская закрутка». Так ты должен узнать, из чего мы можем её сделать и на что мы можем её маршалу накинуть. Понял?
– Так точно!
– И без двусмысленностей. Хотя иногда двусмысленности бывают наиболее действенным инструментом воздействия. Раз ты всё понял, тогда исполняй. Но очень деликатно. Сам понимаешь, если попадёшься, то я знать не знаю, слыхом не слыхивал. Личная инициатива капитана, и я его отправлю в Москву, где он предстанет перед судом военного трибунала.
– Понятно.
– Так что без обид, капитан. Надеюсь, – он обвёл взглядом комнату, в которой они находились, – у этого места не выросли ушки на макушке. А по первой моей просьбе проведай летунов, которые завтра отправляются в Бари.
– Есть.
– Ну, тогда иди, капитан.
И Никита Прокопенко оставил Корнеева одного.
* * *
Утолив голод, лётчики расслабились. Кто-то закурил, а кто-то, прикрыв глаза, лёжа на койке, в мечтательной позе усваивал югославские деликатесы. А Якимов ни того ни другого делать не стал, он принялся травить очередную лётную байку.
В конце его рассказа комната содрогнулась от общего смеха. В этот момент в дверях без стука появился капитан Никита Прокопенко.