Несведущему в истории человеку может показаться, что Иосип в России уныло опускался всё ниже и ниже по лестнице судьбы в самый мрачный подвал жизни. А высоколобый историк скажет, что было ещё несколько ступенек вниз по лестнице, вынесшей будущего маршала наверх. Бывшему унтер-офицеру удалось затаиться в маленьком селе Михайловка, где у зажиточного крестьянина была паровая молотилка. А такому востребованному на селе агрегату нужен квалифицированный слесарь. И снова любовь к железу выручила Иосифа Францевича Брозовича. Именно так он теперь именовался в документах, которые бережно носил на груди.
Михайловка, может быть, и находилась на задворках цивилизации, но ни в коем случае не была нижней точкой на жизненном пути начинающего революционера! В этой затерянной в уральских степях деревушке молодое сердце бывшего слесаря машиностроительных заводов «Даймлера», бывшего австро-венгерского унтер-офицера, бывшего красногвардейца прикипело к видной деревенской красавице по имени Пелагея. Её руки так же пахли козьим молоком и рожью, как и у его матери. И разве Первая мировая война и революция могли остановить два влюблённых сердца? Конечно же, нет! Тито с нежностью вспомнил эту крестьянку, которая быстро и без боя покорила его. А он и не сопротивлялся. Уже в мае молодые сыграли свадьбу.
Любовь – дело приятное, расслабляющее и парализующее волю, но только не для Иосифа Францевича. Он несколько раз ещё до взятия Омска войсками Красной армии выезжал туда и участвовал в агитационной работе югославской коммунистической организации, которая к тому времени уже имела свою секцию при РКП(б). Его первые и робкие шаги по-прежнему вели куда-то наверх. После кровопролитных боев столица сибирского казачества окончательно сменила белый цвет на красный. И молодая супружеская пара Броз через Эстонию, Германию и Австрию отправилась в Загреб.
Город почти не пострадал и не изменился за время его отсутствия. Изменились люди. Как будто их заморозила Снежная королева из сказки Андерсена. Пропали улыбки, доверие и благожелательность. Но самым страшным ударом по возвращении стало известие о смерти матери. Она умерла в восемнадцатом. Певчая птичка смежила очи. Голод и холод доконали ее. А Иосип так хотел, чтобы мама научила невестку петь так же, как она.
Отец ещё больше замкнулся в себе, высох, поседел и подался в лесничие неподалёку от села Купинац. Видимо, лес был единственным местом на земле, где никто не лез к старому Францу с вопросами и расспросами, здесь он целый день был предоставлен сам себе и своим невесёлым думам. С этим старым молчуном пришлось оставить на некоторое время беременную Пелагею, чтобы поехать в Загреб устроиться на работу. Но как только его взяли в механическую мастерскую Филиппа Баума, он тут же перевёз жену в город. Там и появился на свет его первенец – карапуз Жарко.
Работа давала хлеб и кров, но не приближала к осуществлению заветной цели. Правда, к кому примкнуть и кого возглавить, долго искать не пришлось. Вместе с ним из Советской России вернулись тридцать пять тысяч молодых людей, мечтавших свергнуть монархию Карагеоргиевичей. Тридцать пять тысяч молодых и жарких сердец – это хороший боевой отряд, с которым можно идти в бой, свергать царей и совершать революции! Его и надо было возглавить и организовать! Иосиф Францевич Брозович исчез где-то на границах, и дальше по лестнице наверх стал подниматься появившийся Иосип Броз! Сначала он стал членом компартии Югославии, потом вступил в Союз рабочих-металлистов, который он и возглавил. Именно тогда к нему прилипло прозвище Тито. Теперь его всегда можно было отличить от других. Товарищ Тито. Коротко, звучно, скромно и легко запоминается.
В эти дни его жизнь стала напоминать захватывающий дух боевик. Пальба, стрельба и бешеный ритм тапёра! Арестовали, восемь дней в тюрьме, отпустили за отсутствием доказательства преступления. Арест, но уже в должности организационного секретаря Загребского горкома партии, и через два месяца опять свобода. Компартия Хорватии запрещена и разгромлена. Снова арест, допрос, побег через окно и крышу суда. Тито с улыбкой вспомнил, как колотилось тогда его сердце. И больше всего он боялся не погибнуть от пули тюремного конвоя или попасться погоне, а подвернуть ногу на скользкой крыше, а потом на булыжной мостовой. Достаточно было огрызка яблока, гнилой сливы и… Тогда храбрость превратилась бы в глупость, а побег – в дешёвую клоунаду. Но чего сейчас об этом думать, в тот момент ведь пронесло же! Ангельская бригада старалась не за страх, а за совесть.
Правда, прыгуна все-таки поймали на съёмной квартире. Четырнадцать месяцев тюрьмы, суд и приговор к пяти годам и семи месяцам каторги за коммунистическую пропаганду и хранение оружия.
За почти шесть лет на каторге он сплотил вокруг себя партийную ячейку численностью в сорок три коммуниста! В эти годы Тито с упоением восстанавливал пробелы своего образования, где-то черпая знания из книг, а где-то слушая импровизированные лекции политических сидельцев.
Казалось бы, человек был отброшен далеко назад на пути к своей цели, он опустился вниз сразу на несколько пролётов! Причём все эти пролёты – тюремные. Шесть лет просто вычеркнуты из жизни. Но опять неверно! Выйдя из тюрьмы, Тито вскоре стал уже членом Политбюро Югославской компартии. Началась внутрипартийная фракционная борьба. Она потребовала новых связей с коммунистической элитой Советского Союза. Вернувшись из Советского Союза, он точно будет иметь в рукаве все козыри из карточной колоды. В 1934 году он добился, чтобы коллеги единогласно отправили будущего маршала в Москву.
В феврале следующего года в столицу Советского Союза с австрийским паспортом прибыл Йозеф Гофмайхер, а поселившись в двести семьдесят пятом номере гостиницы «Люкс», он неожиданно превратился во Фридриха Фридриховича Вальтера, который, как представитель Компартии Югославии, с головой погрузился в работу Профинтерна.
Он своими глазами видел, как набирал силу Советский Союз и с каким энтузиазмом работал на благо партийной элиты народ бывшей Российской империи. Он тоже хотел в элиту, но в свою. «Лучше быть первым в деревне, чем последним в городе», – когда-то изрёк Юлий Цезарь, и Иосип Броз Тито был с ним абсолютно согласен.
Женщины никогда не исчезали с его горизонта. Правда, с женой Пелагеей и сыном Жарко встреча была недолгой, сумбурной и малоприятной. Пока старший Броз был занят личным самообразованием на каторге, его товарищи в двадцать девятом переправили его семью в Москву. Жену определили на учёбу в Коммунистический университет национальных меньшинств Запада имени Юзефа Мархлевского, а сына – в детский садик. «Огромное им за это спасибо, – подумал маршал, глядя на удивительный закат, – ведь жена одного из лидеров партии так же священна, как и он».
В тридцать втором году Пелагея благополучно окончила университет, и её направили работать в Казахстан. За время разлуки они стали, к сожалению, совершенно чужими людьми. Пелагея так и не научилась петь, а многолетние переживания сильно состарили её лицо. Лидеру партии предъявлять такую спутницу жизни своим соратникам и миру было нельзя. «С той же стремительностью, с какой она поумнела и стала строптивее, она постарела». Мешки под глазами, седина в волосах, морщины на лице… И глаза, её восхитительные глаза больше не лучились, не вспыхивали при виде него. Да и его сердце билось без каких-либо упоительных перебоев, как когда-то в той затерянной на Урале деревне Михайловка. Это печально, но, к сожалению, закономерно. «Надо вовремя избавиться от ненужного груза», – вспоминал своё решение Тито. Так что в тридцать шестом брак распался, о чём бывалый революционер нисколько не жалел.