В концлагере фашисты в целях дезинфекции постоянно сбривали заключённым волосы. Как он выглядел, мало заботило полкового разведчика. Главной задачей было – выжить и сбежать.
Через несколько дней после освобождения из лагеря Алексей увидел себя в первом попавшемся зеркале и вздрогнул. Ему недавно стукнуло двадцать девять лет, а из зеркала на него смотрел почти старик. Морщины стали глубже и резче, глаза поблекли, но больше всего несуществующих лет добавляла седая щётка волос и клочковатая бородёнка. Решение созрело мгновенно: бриться наголо. Так было комфортно, проще и, опять же, безопасней.
Он избавился от волос несколькими движениями опасной бритвы. После этого на его лице явственней проступили черты матерого волка. Высокий от природы лоб теперь совсем открылся. Глубокие носовые складки, удлинившийся нос и опустившиеся углы рта лишь увеличивали сходство с серым хищником. И только глаза остались прежними – тёмно-вишнёвыми, глубоко посаженными. Они могли рассказать внимательному человеку о пережитом. А вот взгляд стал жёстким и оценивающим, даже когда старший сержант улыбался. Но после лагеря делал он это крайне редко. Новое выражение, появившееся в его чертах, как ни странно, не отталкивало, а наоборот, придавало его лицу какой-то особый магнетизм, окутывая его особым притягательным флёром.
После концлагеря исчез балагур и весельчак, а появился немногословный и замкнутый человек. Поскольку он предпочитал действовать, а не говорить, умел слушать, а не рассказывать, то быстро завоевал популярность в отряде. Хотя у его молчаливости была и другая сторона. Сербский хотя и близкий славянский язык, но всё-таки чужой. Очень часто незнание языка помогало ему отгородиться от всех непониманием, что позволяло целиком погружаться в свои размышления и воспоминания. Но уже через месяц он мог спокойно выражать на сербском достаточно сложные мысли. Другое дело, что он не часто это делал. Но ни ему, ни его новым друзьям это не мешало. Воевать с товарищем Алёшей, как его теперь звали все партизаны, было спокойно и надёжно. Он был как заговорённый. Действовал дерзко и быстро, и всегда удачно. Казалось, что пули и осколки облетали его стороной, что он уже выбрал весь запас неудач, предназначенных для него судьбой. И в отряде сформировалось устойчивое мнение, что любое задание, в котором участвует Подкопин, пройдёт с минимальными потерями, а то и вовсе без них. И все мечтали попасть с ним в одну боевую группу.
Бойцы отряда Драгана Крижича прибыли на место проведения операции ещё затемно. Когда рассвело, то стало видно, что грунтовая дорога, прорезанная между холмами, в этом месте делала на подъёме двойной зигзаг. Сначала направо, потом налево. Кусты близко подступали к дороге, скрывая любого наблюдателя. Идеальное место для засады.
Свинцовое небо от горизонта до горизонта пыталось сровнять тяжёлыми серыми облаками всё, что было под ним, готовя землю ко всемирному потопу. Вода, пролившаяся с небес, зальёт всё на свете. И в это огромное зеркало будет бесконечно смотреть небо и любоваться собою. Ни парящая птица, ни шелестящие деревья, ни своенравные горы не отразятся и не испортят воистину прекрасной картины. Не будет никого – лишь тишина да покой. А главное, не будет людей, постоянно разрушающих и без того хрупкую идиллию.
Прикопав вместе с Радованом Митричем на обочине самодельный фугас, сделанный из артиллерийского снаряда, Алексей жестом показал, что надо протягивать провод. Радован потянул его с катушки и побежал к кустам, расположенным в отдалении от дороги на небольшом взгорке. Бывший полковой разведчик, убедившись, что место закладки не бросается в глаза, тихо свистнул необычной для этих мест дикушей. Но кто это знал и понимал? Только дед Вук поинтересовался, но когда Алексей ему рассказал про озеро Байкал, своего друга Бодьму Николаева и доверчивую птичку, старик благосклонно принял этот сигнал.
Другой партизан, который возился на обочине ниже, показал в ответ поднятый вверх большой палец. Несмотря на то что бой не начался и противника не было поблизости, Алексей, пригибаясь к земле, побежал к кустам, где его уже поджидал Радован. В этот момент у Подкопина из нагрудного кармана гимнастёрки выпала пачка трофейных сигарет.
Взбежав на пригорок и расположившись рядом, Подкопин взглядом спросил Митрича: «Все ли готово?» Небритый, а от того кажущийся хмурым, Радован улыбнулся и подмигнул, показывая, что всё в порядке.
– Товарищ Алёша, всё готово к встрече дорогих гостей! Они от нашей встречи ахнут.
– Не скажи «Гоп», пока не перепрыгнул, – заворчал Алексей и полез за сигаретами, но карман оказался пуст. Повертев головой вокруг себя, старший сержант курева поблизости не нашёл. Он бросил взгляд на дорогу и сразу увидел сигареты. Жёлтая пачка слишком бросалась в глаза. Бывший разведчик решил вернуться, но Радован схватил его за шиворот:
– Куда?! Операцию провалишь!
– Вот черт! – по-русски ругнулся Алексей. – Сигареты потерял. Трофейные, – по-сербски ответил он.
– Мой табак не хуже немецкого. – Радован протянул Подкопину кисет с табаком. – Или ты немецкие из вредности куришь?
– Контрибуция всегда сладка, – ответил Алексей, скручивая самокрутку.
Ровно через две затяжки раздался условный сигнал. Показалась небольшая колонна серо-зеленых пятнистых машин. Алексей мысленно поблагодарил Радована.
В головной машине немецкий ефрейтор отчаянно воевал со сном. От монотонной работы двигателя, однообразного пейзажа за окном его тянуло в дрёму, и он постоянно клевал носом. Его голова то безвольно падала на грудь, то опять вскидывалась кверху, и он незряче таращил глаза на дорогу. В очередной раз что-то жёлто-золотистое мелькнуло на дороге, ефрейтор сфокусировал взгляд и увидел пачку своих любимых сигарет «Ланде». «Мы два часа как отъехали от нашего гарнизона, а до следующего час. Откуда пачка?» – лениво зашевелилась в сонном мозгу мысль. Посмотрев на сосредоточенного шофёра, ефрейтор, окончательно проснувшись, неожиданно истошно завопил:
– Поворачивай, осел пучеглазый, поворачивай! – и вцепился в баранку грузовика, пытаясь её повернуть.
Когда головной грузовик стал разворачиваться, стало понятно, что прекрасная позиция может обернуться провалом. Алексей махнул рукой Радовану, тот резво крутанул ручку динамо-машины и утопил кнопку большим пальцем. Взрыв подкинул машину вверх и опрокинул набок. Она удачно перекрыла собою всё дорожное полотно. Из неё повалил дым, а из окна водительской дверцы вырвалось пламя. Из смятой кабины на дорогу попытался выбраться горящий ефрейтор. Его страдания выстрелом из винтовки оборвал дед Вук.
Алексей, находясь на пригорке, пронзительно свистнул, и замыкающую машину бросилась атаковать засада. Партизаны, словно привидения, появлялись из леса и жалили, как дикие осы.
Из машин конвоя на дорогу посыпались немецкие автоматчики. Они грамотно заняли оборону возле своих машин, используя их как прикрытие. Подкопин, как заправский дирижёр, взмахнул рукой, и Митрич с удовольствием и азартом, оскалив прокуренные зубы, снова крутанул ручку. Вдоль обочины смертельным вихрем пронеслась череда взрывов. А дирижёр нападения, установив на пригорке трофейный пулемёт MG-42, прозванный в войсках «пилой Гитлера», стал распиливать оборону немцев. Сопротивление фашистов хотя и огрызалось автоматными очередями, но в целом было уже подавлено. Партизаны кинулись добивать врагов.