Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Никита Хрущев cтр.№ 123

Когда Василевский наотрез отказался ехать к Сталину, я вынужден был ему сам позвонить. Я знал, что Сталин находится на Ближней даче, хорошо знал ее расположение. Знал, что и где стоит и даже кто и где сидит. Знал, где стоит столик с телефонами, сколько шагов надо пройти Сталину, чтобы подойти к телефону. Сколько раз я наблюдал, как он делает это, когда раздавался звонок. Ответил на мой звонок Маленков. Мы поздоровались. Говорю: «Прошу товарища Сталина». Слышу, как он передает, что звонит Хрущев и просит к телефону. Мне не было слышно, что ответил Сталин, но Маленков, выслушав его, сообщил мне: «Товарищ Сталин говорит, чтобы ты сказал мне, а я передам ему». Вот первый признак, что катастрофа надвигается неумолимо. Повторяю: «Товарищ Маленков, я прошу товарища Сталина. Я хочу доложить товарищу Сталину об обстановке, которая сейчас складывается у нас». Маленков опять передает Сталину и сейчас же возвращает мне ответ: «Товарищ Сталин говорит, чтобы ты сказал мне, а я передам ему».

Чем был занят Сталин? Сидел, пил и ел. Ему нужно было затратить полминуты или минуту, чтобы подняться из-за обеденного стола и подойти к столику, где стоял телефон. Но он не захотел меня выслушать. Почему? Видимо, ему доложил Генеральный штаб, что командованием фронта решение принято неправильное: операция проходит успешно, наши войска, не встречая сопротивления, движутся на запад и, следовательно, надо продолжать наступление, а приказ о перегруппировке вызван излишней осторожностью командующего фронтом и члена Военного совета, и на них надо нажать.

Во время моего разговора через Маленкова со Сталиным там находилась обычная компания: Микоян, Молотов, Берия, Маленков и я не знаю, кто еще. Когда я просил, чтобы Сталин взял трубку, он проворчал: «Хрущев сует свой нос в военные вопросы. Он же не военный человек, а наши военные разобрались во всем, и решение менять не будем». Об этом мне рассказал Анастас Иванович Микоян, который там присутствовал. Спрашивается, кто же эти знающие дело военные советники, которые дали такой совет Сталину? Видимо, прежде всего Василевский и Штеменко ^[368].

Что же, мне еще и в третий раз просить? Это не метод достижения положительного решения. Раз Сталин уже два раза ответил мне, то на третий раз вообще перестанет со мной разговаривать, и моя настойчивость будет приносить только вред. Тогда говорю Маленкову, что уже не прошу передать товарищу Сталину просьбу утвердить наш приказ, а объясняю обстановку, которая сейчас осложнилась на фронте и что дальнейшее наше продвижение на запад отвечает замыслам противника: наши войска, продвигаясь на запад, сокращают себе путь в немецкий плен. Говорю: «Мы растягиваем фронт, ослабляем его и создаем условия для нанесения нам удара с левого фланга. Этот удар неизбежен, а нам нечем парировать». Маленков передал все Сталину. Тут же возвращает ответ: «Товарищ Сталин сказал, что надо наступать, а не останавливать наступление». Опять говорю: «Мы выполняем этот приказ. Сейчас наступать легче всего. Перед нами нет противника. Это-то нас и тревожит. Мы видим, что наше наступление совпадает с желанием противника. Прошу утвердить наш приказ. Мы, принимая свое решение, все взвесили». Маленков: «Да, решение было принято, но товарищ Сталин говорит, что это ты навязал его командующему». – «Нет, мы единогласно приняли решение. У нас не было даже спора, поэтому не было и голосования. Мы изучили обстановку и увидели, какое сложилось тяжелое положение. Поэтому и приняли такое решение». – «Нет, это было твое предложение».

Не знаю, действительно ли сказал Тимошенко в разговоре со Сталиным, что это я навязал решение прекратить наступление. Я, признаться, сомневаюсь, чтобы Тимошенко так сказал. Он человек волевой и самолюбивый. Командующий принял решение, с которым он же не согласен? Этого не могло быть. Но все же могло ли быть, чтобы Тимошенко сказал так в разговоре со Сталиным? Мне трудно с этим согласиться. Маленков мне так говорил, а значит, так сказал ему Сталин. Думаю, что Сталин просто хотел меня несколько уколоть и осадить мою настойчивость. Продолжаю: «Вы знаете характер командующего Тимошенко. Если он не согласен, то навязать ему решение невозможно, да я никогда такой цели и не преследовал». Маленков опять повторяет: «Надо наступать».

Разговор окончился. При этом присутствовал Баграмян. Он стоял рядом со мной, из глаз его катились слезы. Если же я тогда не плакал, то лишь потому, что менее конкретно представлял трагедию, которая надвинулась на нас. А он, как военный человек, отлично представлял обстановку. Его нервы не выдержали, вот он и расплакался. Он переживал за наши войска, за нашу неудачу. И эта катастрофа разразилась буквально через несколько дней, как мы и предполагали.

Ничего мы не смогли тогда поделать, несмотря на все усилия, которые я предпринял. Не знаю, как защищал свой приказ Тимошенко перед Сталиным. Я его и спрашивать не стал, потому что видел, что он тоже переживает. Он представлял себе надвигавшуюся катастрофу, и я не хотел возвращаться к неприятному разговору. Назавтра встретились мы с Тимошенко и обменялись мнениями, но уже не возвращались к его разговору с Москвой. И я ему тоже не говорил о своем разговоре с Василевским. Не сказал об этом потому, что ко мне приходил Баграмян. Приход Баграмяна ко мне, а не к маршалу, как я ожидал, может наложить отпечаток на отношение Тимошенко к Баграмяну. Я не хотел сталкивать людей. Наоборот, я покровительствовал Баграмяну. Это очень спокойный, трезвый и вдумчивый человек…

Позавтракали мы с Тимошенко и решили поехать в район переправы через Донец. Это была единственная переправа, через которую шло питание наших наступавших войск. Переправа находилась на близком расстоянии от авиационных баз противника. Противнику никаких трудов не составляло все время висеть над ней бомбардировщиками и истребителями. Немцы страшно бомбили этот пункт, и мы решили поехать туда, потому что считали, что от удержания нами этой переправы, от нашей способности сохранить ее и не дать возможности прервать поток снабжения боеприпасами и горючим наступавших частей в решающей степени зависит устойчивость и сопротивляемость наших войск.

Приехали мы. Там имелись какие-то укрытия полевого характера. Эшелон за эшелоном подлетали бомбардировщики врага и «разгружались» над этой переправой, но переправа не была разрушена и продолжала работать. Потом мы получили сведения, что неподалеку от этой переправы появился на своем участке командующий войсками Южного фронта. Тимошенко предложил: «Давай поедем туда, обсудим дальнейшие действия и согласуем их с командованием Южного фронта. Эта армия входит в состав Южного фронта, а противник как раз будет прорывать оборону и окружать наши войска ударом с юга, то есть через позиции 9-й армии». Мы вышли из укрытия, пробрались туда, где стояли наши машины, и поехали на встречу с Малиновским. В деревушке на Донце встретились. Зашли в домик, стали разбираться в обстановке. Обстановка была очень напряженной, тяжелой. Я видел, что Малиновский и Тимошенко оба смотрели на эту операцию как на обреченную. Но ее надо было проводить, потому что был дан приказ сверху и ничего нельзя было сделать. Когда мы обсуждали ситуацию, вдруг кто-то ворвался из охраны и крикнул: «Бомбардировщики летят прямо на нас». Мы хотели выйти, но тут крикнули, что бомбы уже сброшены.