В 1990–1991 годах всех успокаивало то, что председатель КГБ выступал в присутствии генсека ЦК КПСС и президента СССР. Также напомню, что 27 ноября 1990 года министр обороны, Маршал Советского Союза Д. Язов выступил по Центральному телевидению с заявлением об угрозе ослабления обороноспособности страны. Выступал он, как известно, по указанию президента СССР.
Какой из этого следовал вывод для членов ЦК и народных депутатов? «Наверху» ситуацию контролируют. Соответственно, все были уверены, что Горбачев поручил главе госбезопасности проинформировать коммунистов и народных депутатов СССР о том, что КГБ не «дремлет» и контрмеры будут своевременно приняты.
В силу этого публичные выступления Крючкова о «происках врагов» воспринимались без обеспокоенности. Почему этого не осознавал сам председатель КГБ СССР, до сих пор не ясно. К сожалению, впоследствии, таким же образом спокойно, как бы не замечая трагизма происходящего, советские люди расстались с советским образом жизни и Советским Союзом.
Августовский путч как зеркало советской политической элиты
С учетом вышеизложенного более чем странным выглядит инициация Крючковым создания Государственного комитета по чрезвычайному положению – ГКЧП, который поставил точку в судьбе СССР. Между тем проблему Горбачева можно было решить без ГКЧП на Пленуме ЦК КПСС или на Съезде народных депутатов СССР.
Но, как впоследствии выяснилось, Крючков пошел на поводу у Горбачева, который предложил решать накопившиеся в СССР вопросы путем создания ГКЧП. Я приводил слова В. Болдина о том, что генсек ЦК КПСС и президент СССР уже в 1990 году почувствовал приближающуюся расплату. А летом 1991 года ситуация для Горбачева приобрела характер надвигающейся катастрофы.
Михаил Полторанин, бывший министр печати и информации России, в интервью «Комсомольской правде» заявил: «Июль 1991 г. стал месяцем повальных, беспрецедентных для КПСС мятежных пленумов, собраний. Позже, возглавляя комиссию по рассекречиванию документов КПСС, я насчитал в архивах более десяти тысяч грозных телеграмм. “Выражаем недоверие деятельности Политбюро ЦК КПСС и лично генерального секретаря М.С. Горбачева. Контрольная комиссия Алтайского края. 04.07.1991 г.”, “Объединенный пленум Якутского горкома партии считает, что руководство ЦК КПСС проводит политику, не отвечающую чаяниям трудящихся. Требуем срочного созыва съезда КПСС. Секретарь А. Алексеев. 10.07.1991 г.”. Многие тогда требовали: даешь съезд!» (http: //www.kp.ru/daily/25738.3/2726169).
Как уже говорилось, ситуацию в стране накалял тотальный дефицит. В том же интервью Полторанин вспоминал: «Экономика рухнула. Людям нечего было есть, носить, обувать. Ни мыла, ни полотенец, простыней, носков. На складах все это лежало, но в магазины почему-то не попадало». Сегодня с уверенностью можно утверждать, что ситуация с дефицитом была инспирирована участниками обширного заговора против советской власти.
В газете «Советская Россия» 15 мая 2008 года была опубликована статья «Ловкачи сыграли на дефиците». Ее написала москвичка В. Рушникова, работавшая в середине 80-х годов в Главном экономическом управлении Государственного агропромышленного комитета СССР. В ней она писала, что дефицит в годы горбачевской перестройки был специально организованной экономической диверсией.
Она утверждает, что «перерабатывающие предприятия агропромышленного комплекса работали на полную мощность, а если и было снижение объемов производства по сравнению с 1970-ми годами (периодом, когда не было тотального дефицита), то очень незначительное, и оно никак не могло привести к резкому ухудшению продовольственного снабжения страны. Но, тем не менее, проблема с продовольственным обеспечением в 1980-х годах встала очень остро. Куда исчезала продукция, выходившая из производственных цехов пищевых предприятий, колхозов и совхозов? Кто создал проблему дефицита в стране и для каких целей?»
На эту статью ответил А.И. Мысник, житель Протвино, Московской области. Он сообщил о свидетельстве зам. главного бухгалтера базы облпотребсоюза (в те годы) г. Воронежа. По ее словам, склады на базе облпотребсоюза были завалены колбасой и мясными тушами до потолка. Но пришло указание облить эти «горы свежего, высококачественного мяса отравой и вывезти на свалку. У нас, девочек, лица заливались слезами. Как же так можно искусственно создавать дефицит продуктов в магазинах??!!»
Мысник считал, что таким образом искусственно создавали недовольство среди народа на территории всей страны, чтобы совершить государственный переворот. Это была, по его мнению, диверсия против советской власти! Мне самому пришлось читать немало комментариев подобного типа на свои статьи о горбачевской перестройке, которые публиковались в интернет-газете «Столетие».
Вот в такой ситуации всеобщего недовольства в начале августа 1991 года президент СССР объявил, что на 20 августа назначено подписание нового Союзного договора, который превращал единый Союз ССР в конфедерацию суверенных государств. На деле это было фактическое уничтожение СССР, равносильное затем последовавшему беловежскому сговору.
Поэтому противников подписания нового Союзного договора было более чем достаточно. В итоге сформировался сгусток «горячих» проблем, грозящий мощным социально-политическим взрывом. Неслучайно 3 августа на заседании Кабинета министров СССР Горбачев заявил о том, что в стране чрезвычайная ситуация и надо принимать меры, включая введение чрезвычайного положения.
Дальнейшее развитие ситуации можно было легко просчитать. После подписания Союзного договора состоялся бы внеочередной Съезд КПСС, на котором Горбачев был бы отрешен от должности генсека ЦК КПСС. Затем последовал бы внеочередной Съезд народных депутатов, который лишил бы Горбачева поста президента СССР. Ну а далее Михаил Сергеевич был бы привлечен к уголовной ответственности со всеми вытекающими из этого последствиями.
Смириться с этим Горбачев не мог. Нельзя было допустить проведение съездов, прежде всего КПСС. Официального повода поставить партию вне закона не было. Нужна была масштабная провокация, аналогичная той, которую Горбачев в январе 1991 года провел в Вильнюсе. Тогда Компартия Литвы/КПСС, выступавшая против выхода Литвы из СССР, была полностью нейтрализована, а КГБ и СА были серьезно дискредитированы. В итоге Литва беспрепятственно вышла из-под контроля Кремля.
В этой связи мне вспомнилась встреча с московскими чекистами, состоявшаяся в феврале 1991 года. В завершение встречи мне задали вопрос: «Что следует ожидать в ближайшем будущем?» Я ответил, что следует ждать какой-то грандиозной провокации, типа вильнюсских событий, которая поставит окончательный «крест» на авторитете КГБ и Советской армии! А в сентябре 1991 года я с удивлением узнал, что на основании вышеприведенного прогноза кое-кто из руководителей КГБ записал меня в агенты ЦРУ. Якобы поэтому Швед располагал точной информацией о грядущем путче. Хотя для такого предсказания достаточно было иметь лишь более двух извилин в мозгу.
Вернусь к интервью М. Полторанина «Комсомольской правде», которое подтвердило наличие заговора на самом верху. Михаил Никофорович сообщил, что накануне путча Борис Николаевич «много общался с Михаилом Сергеевичем. И по телефону, и в Кремль ездил, и в резиденцию. Нас, ближайшее окружение Бориса Николаевича, конечно же, интересовало, о чем договаривались два президента, союзный и российский. Но с расспросами не лезли, а сам он молчал. Связка была».