Обреченный царевич - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Попов cтр.№ 94

Встал с почти раздавленного тяжелым телом табурета и пошел вон из-под дырявого навеса, где оставался в жаркой духоте чудовищного, полупризрачного полдня мальчик Мериптах.

– Я очень боюсь, святой отец.

Птахотеп вопросительно обернулся.

– Я избегнул пока пасти Апопа, но мне кажется, что я уже предназначен.

Что ему мог ответить верховный жрец?

Для своих слуг – они находились неподалеку и могли краем уха уловить часть рассказа – он сделал вид, что мальчик не вполне нормален. Вот он, говоря «пасть», даже путает царя со змеем.

– Успокойся, я не допущу этого.

И Птахотеп удалился, невольно припоминая облик Апопа во время их последнего разговора, когда он принужден был дать клятву, что будет относиться к двойнику Бакенсети, как к подлинному князю. Огромная голова кубической формы, широкий, плотоядный рот (похожий, очень похожий именно на пасть) с короткими, немного заостренными, крысиными зубами. Маленький подбородок и огромные глаза, всегда наполовину прикрытые кожистыми веками. Это скорее была голова не змея, а хищного болотного черепаха. Птахотеп видел таких еще ребенком в окрестностях своего городка, затерянного в дебрях дельты. Да, вид Апопа плотояден, но все же жрец отказывался верить в ползучие измышления базарной трясины, гласящие, что царь явился в Мемфис за теплыми молодыми сердцами, ибо не признает другой пищи.

Аварис можно ненавидеть, его даже нужно ненавидеть, но приписывать ему сказочные пороки не следует. Это мешает видеть истинные очертания зла.

Птахотепа тошнило при воспоминании об испытанном унижении, но вместе с тем он понимал – по-другому быть не могло. Все, отказавшиеся признать двойника князем или притвориться, что признали, – мертвы. Угоден он был бы Птаху в таком качестве?

Верховный жрец шел не торопясь, проникая из одного потаенного дворика в другой, пересек один сад с лоснящимся от жары блином пруда посередине, потом другой, где ему попалась навстречу молчаливая шеренга голых по пояс низших жрецов. Заметив его святейшество, они бесшумно опустились на колени и прижались мокрыми лбами к раскаленному песку.

Писцы немедленных поручений стояли наготове у входа. Не открывая глаз и почти не открывая рта, Птахотеп повелел, чтобы сегодня же ночью томящиеся во дворцовой тюрьме служанки госпожи Аа-мес – Бесте и Азиме были удушены, а Нахт и Хуфхор, наоборот, были одарены. Верховный жрец переступил через сопротивление своей природной скупости, вступившей в совокупление с сословной жреческой скупостью, и пожаловал им оружие в драгоценных каменьях и золотые сосуды для омовения. Он лично навестил двойника, что тоже можно было считать подарком, ибо каждый визит верховного жреца Птаха весьма поднимал вес этого поддельного правителя. Он объяснил Реху-Бакенсети, испуганному, измученному тяжелым похмельем полному человеку, сколь важно для сохранения его же собственной жизни правильное поведение. А оно заключается в том, чтобы поддерживать версию о том, что госпожа Аа-мес упала с крутой лестницы ночью и разбила голову. Если люди Андаду пожелают, они смогут осмотреть и лестницу, и голову. Мумия княгини еще не захоронена. По поводу Мериптаха ему следовало молчать – он ничего не видел, ночной переполох был вызван падением госпожи, всякие слухи о якобы появившемся княжеском сыне ему следует высмеивать.

Рех жалобно попросил верховного жреца подыскать ему кого-нибудь, кто мог бы заменить его в ночных делах, ибо он не может более входить к женщинам дворца, как делал это прежде.

– Почему? – удивился первосвященник.

Оказалось, что двойник утратил всю свою чрезвычайную мужскую силу, в чем, помимо внешнего сходства с Бакенсети, и состояла главная его ценность.

Рех понимал, что все откроется, и что его ждет тогда? Поэтому он и вступил в заговор.

Птахотеп обещал позаботиться о нем, хотя при этом внутренне лишь посмеивался. История получилась забавная.

Но очень скоро верховный жрец обнаружил, что смеяться рано и не нужно. Ему казалось, что он посадил Мериптаха в непроницаемый мешок, и пока он сидит там, он надежно отобран у мира. И, пока он там, можно будет спокойно и неторопливо придумать, каким образом использовать мальчика во славу Мемфиса и Птахова храма.

Очень скоро верховный жрец обнаружил, что у него не появляется никаких здравых мыслей насчет того, как все же ему использовать подарок судьбы в виде княжеского сына. Как он не поворачивал в своем воображении доску той великой игры, что разворачивалась сейчас в царстве Черной Земли, для маленькой, остроплечей фигурки не находилось никакого полезного хода. В Мериптахе таилась сила, способная перевернуть всю картину сталкивающихся сил, но где взять руку, которая смогла бы оторвать его от доски и поставить в нужное место. Птахотеп подолгу смотрел на свою пухлую, короткопалую лапку, вздыхал, все отчетливее осознавая, что сын князя Бакенсети из подарка судьбы превращается в обузу.

От него надобно избавиться!

Причем срочно!

Отдать сотнику?

Невозможно. Сразу по нескольким причинам. Во-первых, противно. Во-вторых, он слишком долго обманывал Андаду, и тот понял, что его обманывают, так что, даже внезапно получив мальчика, он отомстит тому, кто его выдал, предварительно посмеявшись. Обвинит, например, в укрывательстве. Кроме того, выдача будет признанием слабости, чего в отношениях с азиатами показывать нельзя ни в коем случае. Это может кончиться крахом и для храма, и для верховного жреца.

Да, избавиться придется!

Это Птахотеп решил в тот момент, когда стало известно, что толстяка Тнефахта вызвали в расположение конного гарнизона.

Что значит избавиться?!

Убить или перепрятать.

Ну, убить. Убить единственного законного претендента на мемфисский трон. Беззащитного ребенка, столько выстрадавшего. Доверившегося ему мальчика.

Кроме того, кое-что пугало Птахотепа еще больше, хотя он себе в этом и не признавался, – убийство может вскрыться, и тогда можно попасть под гнев Апопа, а это не гнев Андаду.

Что же делать? Верховный жрец был близок к панике, когда вдруг ему доложили о прибытии в город воина Хетепни-птаха, то есть Небамона. И великолепное решение немедленно прорисовалось в голове Птахотепа.

Ближе к вечеру следующего дня во двор, где Мериптах ел и грезил, вошли четверо. В руках у них были короткогорлые сосуды, кисточки, куски ткани. Они велели мальчику встать. Среди этих четверых был невысокий, сухощавый человек с жесткими чертами лица и резкими, решительными движениями. Одет он был не как воинский начальник, а скорее как храмовый писец, но командовал именно как офицер. Он приказал людям с кувшинами и кисточками начинать, и они тут же приступили.

На вопрос мальчика, что с ним делают, Хетепни-птах ответил, что в городе становится опасно. Даже защита храма может не охранить его.

– Мы увезем тебя и спрячем в самом надежном месте.

На рассвете следующего дня по северной дороге покинула Мемфис небольшая процессия с бегущим впереди глашатаем, возвещающим, что идут люди, принадлежащие к храму Птаха. Среди негритят, что парами несли небольшие тюки, был и сын князя Бакенсети.