А слон, немного подождав, переступил ногой и, прижимая ею Старика к земле, осторожно высвободил бивни – и быстро отступил. Старик не шевелился. Тогда слон вернулся к воде и долго, жадно пил, то и дело с опаской поглядывая на врага. Но враг – Старик – по-прежнему не шевелился. Вдоволь напившись, слон вышел из реки, обошел Старика стороной, поднялся на берег и скрылся в ближайших зарослях. И стало тихо.
А Старик неподвижно лежал на песке. Река, высокий берег, небо, солнце – всё это, думал он, очень скоро будет в прошлом. И так и должно быть, ибо таков закон…
Но это же безумие! За что? Он не желает умирать! Да и не должен! А вот безумный слон…
Но слон ушел. А к нему пришла смерть. Так вот какая она, эта смерть – она безумно жадная! Сейчас она отнимет всё: небо, реку, саванну, горячий прибрежный песок и даже – зачем это ей? – даже его боль! А ведь как ему больно! Терпеть невозможно!..
Нет, можно! И еще как можно – даже запросто! Да он будет терпеть и не такую боль, только бы ему не умереть! Ведь смерть – она ужаснее всего! И разве это не безумие, что жизнь должна кончаться смертью?! Вот где безумие, так уж действительно безумие! А слон, он разве…
Но нужно ли сейчас о нем? Он лучше бы…
Но и об этом тоже уже поздно. И обо всем. И навсегда. И вообще… Старик лежал не шевелясь, а капли крови – вместо слез – стекали по его щекам.
Почему?
Жил да был страус. Он бегал по пустыне взад-вперед и не смотрел по сторонам. А что смотреть? В пустыне пусто. Она прямая, ровная, бескрайняя, кругом песок и больше ничего. Стоять на одном месте было скучно, вот он и бегал. И был всем доволен. Ведь страус – он неприхотлив. Съел две, ну, три колючки в день, и сыт. А что еще желать? Тепло, свободно. И, главное, беги куда захочешь. А бегать – это хорошо. Чем больше бегаешь, тем дольше проживешь. Страус бегал, бегал, бегал…
И однажды, сам того не ожидая, встал как вкопанный. Стоит и думает: а куда это я, собственно, бегаю? Ведь никуда! Так можно еще долго бегать, а толку не будет. А что, если взять да и побежать все время в одну сторону? Глядишь, куда-нибудь и прибегу. И там, возможно, много интереснее, чем здесь. Ведь если честно признаться, то уже надоело в пустыне – пусто да пусто кругом.
Страус посмотрел по сторонам, собрался с духом, выбрал направление – и побежал.
Он бежал пять, шесть, девять, двадцать восемь дней. Скрипел под ногами горячий песок, пыль застилала глаза – а он все бежал и бежал. Двадцать девять, тридцать восемь, сорок пять…
И прибежал! На берег моря. Море – это та же пустыня, но только не песчаная, а водная. Страус посмотрел на море и расстроился. Он ожидал увидеть что-нибудь красивое и необычное, а увидел одни только волны. А если побежать вдоль берега? Вдруг где-нибудь на берегу он встретит что-нибудь такое, чего заранее и не представить?!
И страус побежал. Он бежал и смотрел… но напрасно. Слева было лишь синее море, а справа желтая пустыня. Больше ни с права, ни слева ничего видно не было. Однако страус не сдавался; он бежал, бежал, бежал…
И на двести пятый день увидел на песке следы. Он остановился, присмотрелся…
И чуть не заплакал от горя. Это были его собственные следы! Он, значит, обежал вокруг пустыни. Его пустыня – это остров, а вокруг него синее, мрачное и бесконечное море. Круг, значит, замкнулся. Вот так!
Страус долго стоял и молчал. Поначалу ему было очень обидно – он ведь так и не увидел ничего интересного, – а потом успокоился. Ну что ж, подумал он, зато теперь он точно знает, что весь мир – это просто пустыня. Слева волны, а справа песок, вот и всё. Так что теперь он будет бегать по пустыне и ни о чем уже не беспокоиться, ведь в мире нет ничего интересного. Страус тряхнул головой, повернулся…
И замер! Из моря вынырнул кит, пустил фонтан воды, чихнул и сказал:
– Здравствуй, страус.
– Здравствуй, – ответил удивленный страус. – А ты откуда знаешь, как меня зовут?
– Я знаю все, мне так положено! – гордо ответил кит. – А ты, я вижу, совсем ничего не знаешь. Вот, например, держу пари, что ты понятия не имеешь, кто я такой!
Гм! Страус скромно промолчал. А кит сказал:
– Так знай! Я – кит. Млекопитающий. Я – грозный водный царь. Я покорил четыре океана и двадцать семь морей. Я видел триста тридцать островов, четырнадцать пустынь и тысячи всяких зверей.
– Как! – удивился страус. – Разве мир так велик?
– Да, мир очень большой, – сказал кит. – Там, на другом берегу океана растут огромные деревья и водятся слоны, обезьяны, носороги, бегемоты, тюлени, львы, волки, медведи…
Но страус перебил его:
– А где это тот берег? Как мне попасть туда?
Кит долго и внимательно смотрел на страуса, потом сказал:
– Никак. Ты не умеешь ни летать, ни плавать. Но я могу подробно рассказать…
– Не надо! – крикнул страус. – Я тебе не верю!
– Нет, правда! – возмутился кит. – Слушай внимательно: я…
– Нет! – истошно крикнул страус. – Нет! Нет! Нет! В море нет ничего! А за морем – тем более. Кругом одна пустыня! Ха-ха-ха!
– Но я…
– А тебя тоже нет! Ты – выдумка, мираж! Всё! Всё, всё, всё!
И, чтобы не слушать кита, он сунул голову в песок и замер.
В песке было тихо. Кит что-то кричал, возмущался, а потом махнул хвостом и уплыл.
Подождав еще немного, страус вытащил голову из песка, отряхнулся и посмотрел по сторонам. Кругом было пусто: слева синее море, а справа желтая пустыня. Страус развернулся и торопливо побежал от берега. Он знал: в пустыне ему будет хорошо – там тихо. Ему никто не нужен. Он никого не хочет слышать. Ведь и действительно, зачем ему еще раз узнавать о том, что все равно недостижимо?!
Прошлогодний лист
Была зима. Дул обжигающе-холодный ветер. Сыпал снег. Барсук лежал в норе и зябко ежился. Ведь даже там, глубоко под корнями березы, мороз пробирал до костей. Ну а уж наверху…
Волк стоял на опушке и клацал зубами, пытаясь согреться. Да что там волк, когда солнце, и то побелело от холода! И вообще, казалось, что еще немного, и замерзнет воздух, а потом и вся Земля превратится в большую ледышку и провалится в бездонный космос. Деревья очень этого боялись. Они стояли, растопырив ветки, и дрожали на ветру. Ветки были скрюченные, черные и голые. И только на одной из них еще держался прошлогодний желтый… нет, давно уже не желтый, а просто чахлый, хрупкий лист.
Лист не дрожал. Он так замерз, что теперь при всем желании не смог бы шелохнуться. Иссохший и почерневший, он болтался между небом и землей и думал только об одном: не оборваться бы, не оборваться! Снежинки липли на него, тянули вниз, туда, где под толщей сугроба лежали его братья. Они упали еще осенью, когда только начинало холодать. Сперва они желтели прямо на глазах. И засыхали. Потом, подхваченные легким ветром, они, кружась, летели вниз.