100 великих оригиналов и чудаков - читать онлайн книгу. Автор: Рудольф Баландин cтр.№ 97

«Великосветский донжуан, – писал Л. Гроссман, – изящно угрожающий кастильским кинжалом беззаветно любящей еще его женщине, труп которой был вскоре брошен, по его приказу, в глухую ночь на большую дорогу». Писатель не сомневался, что этим кинжалом была зарезана Луиза из ревности. Но такого кинжала так и не нашли. Возможно, не там искали. Он, скорее всего, не более чем аллегория предмета гордости молодого мужчины, которым он разил своих любовниц.

Слухи о загадочном убийстве быстро распространились по Москве. Высказывались разные версии. Л. Н. Толстой написал своей тетке Т. А. Ергольской 7 декабря 1850 года: «При аресте Кобылина полиция нашла письма Нарышкиной с упреками ему, что он ее бросил, и с угрозами по адресу г-жи Симон. Таким образом, и с другими возбуждающими подозрения причинами, предполагают, что убийцы были направлены Нарышкиною».

Согласно такой версии, произошло, как теперь называют, заказное убийство. Но и тут не все сходится. Кто и как совершил преступление? Неужели этот вариант не был обдуман следователями? Скорее всего, именно кто-то из них разгласил тайну следствия и сообщил о найденных письмах и о предполагаемых наёмных убийцах. Но почему преступников искали среди крепостных Сухово-Кобылина, а не Нарышкиной? Не могла же она вступить в тайный сговор со слугами Симон-Деманш и уговорить их совершить преступление. Да и какой им смысл убивать свою хозяйку?

Судя по воспоминаниям Е. М. Феоктистова, Нарышкина имела властный и решительный характер: «Она многих положительно сводила с ума; поклонники этой женщины находили в ней необычайную прелесть, – на мой же взгляд, она не отличалась красотой: небольшого роста, рыжеватая, с неприятными чертами лица, она приковывала к себе внимание главным образом какою-то своеобразной грацией, остроумною болтовней и той самоуверенностью и даже отвагой, которая свойственна так называемым “львицам”».

Сухово-Кобылину он дал и вовсе уничтожающую характеристику: «Его натура, – грубая, нахальная, нисколько не смягченная образованием; этот господин, превосходно говоривший по-французски, усвоивший себе джентльменские манеры, старавшийся казаться истым парижанином, был, в сущности, по своим инстинктам, жестоким дикарем, не останавливающимся ни перед какими злоупотреблениями крепостного права; дворня его трепетала».

То, что Сухово-Кобылин был крепостником, и не из либералов, вряд ли можно оспорить. Но мог ли он убить свою любовницу? Ведь она готова была уехать в Париж, о чем ему писала незадолго до смерти. Неужели он мог убить ее под воздействием чар Нарышкиной? Невероятно. Он был волевым и самостоятельно мыслящим человеком. Это доказывают созданные им три великолепные пьесы. А вот как описал он в августе 1856 года московские торжества по случаю коронации Александра II:

«В 2 часа началось шествие. Жандармы, лакеи, конвой. Азиаты, казаки линейные, атаманские; депутации: черкезы, бухарцы, киргизы, грузины… Рядом за этими вольными народами, за этими крепкими натурами, энергичными лицами тащились бесшляпные, гладкорожие, жирные, подловатые, изнеженно-гнилые русские дворяне…

Четыре кареты были нагружены Государственным Советом и министрами. Сколько в этих четырех золоченых ящиках было соединено грязи, гнили, подлости и совершенных, и имеющих быть совершенными интриг». По его словам, после этого шествия следовало бы использовать кислоту и курения «для очищения заражаемого воздуха».

Мог ли человек, написавший это в своем дневнике (не для других) поддаться на уговоры ревнивой женщины и приказать своим крепостным совершить убийство? А о его отношении к Симон-Деманш свидетельствует такая дневниковая запись от 28 ноября 1855 года, после упешной премьеры его пьесы «Свадьба Кречинского»:

«Я ускользнул из ложи, как человек, сделавший хороший выстрел, в коридор. Услышал целый гром рукоплесканий. Я прижал ближе к груди портрет Луизы – и махнул рукой на рукоплескания и публику». И еще одна запись: «Странная Судьба. Или она слепая, или в ней высокий, сокрытый от нас разум… Веди меня, великий слепец Судьба. Но в твоем сообществе жутко. Утром был с А. на могиле моей бедной Луизы».

Незадолго до преступления он попал в нелегкую ситуацию из-за своих любовных похождений. Нарышкина забеременела от него, оставаясь в браке с другим. Симон-Деманш угрожала отъездом в Париж. Терять ее Сухово-Кобылин не хотел, хотя и продолжал встречаться с Нарышкиной. От нее ему тоже пришлось терпеть скандалы за продолжающуюся связь с Симон-Деманш.

Так что же все-таки произошло? Наиболее вероятна, мне кажется, такая версия. В тот роковой вечер Луиза Симон-Деманш решила навестить своего неверного любовника и покровителя. Возможно, она предполагала встретить там ненавистную соперницу – Нарышкину. Но не исключено, что их встреча произошла случайно. Луиза вне себя от гнева устроила скандал.

Взбешенный Сухово-Кобылин резко толкнул ее. Она ударилась головой о камин и, потеряв сознание, упала на пол. Он в истерике выбежал из комнаты (возможно, крича слугам: «Уберите ее!»). Нарышкина, видя, что соперница жива, приказала вошедшим слугам убить ее или сделала это раньше собственноручно, находясь в состоянии аффекта. Она могла пригрозить крепостным в случае непослушания каторгой и обвинением в убийстве.

Несчастную Луизу могли сначала душить подушкой. «Для верности» Егоров перерезал ей горло, полагая, что она уже мертва. Брызнула кровь. Тело вытащили через заднее крыльцо (поэтому там остались потеки крови), погрузили в повозку и увезли. Сухово-Кобылину Нарышкина могла сказать, что слуги увезли Симон-Деманш домой. А им объяснила, как вести себя на следствии: ничего, мол, не знаем, не видели и не слышали.

Странно, что предположение о возможном участии Нарышкиной в преступлении ни следствие, ни суд не рассматривали, ее по данному делу не допрашивали. В начале декабря 1850 года она уехала (сбежала?) в Париж. Спустя несколько месяцев родила там дочку, которую Сухово-Кобылин позже признал своей. В Россию Надежда Нарышкина не вернулась.

Не исключено, что при расследовании приведенная выше картина убийства была восстановлена. Крепостным приказали не говорить правду под угрозой каторги, а участие в преступлении Нарышкиной скрыли. От тех чиновников, которые слишком много знали, Сухово-Кобылину пришлось откупаться, и недешево.

Эта версия представляется наиболее вероятной.

После гибели Луизы Симон-Деманш ему суждено было прожить более полувека, быть свидетелем триумфального успеха комедии «Свадьба Кречинского», написанной им в период следствия, увидеть на сцене две другие свои пьесы – «Дело» и «Смерть Тарелкина», стать в результате классиком русской драматургии. В отрочестве и юности он был современником Пушкина и собеседником Гоголя; в старости стал почетным академиком Петербургской АН вместе с Максимом Горьким.

Судьба его необычайна. «Мы знаем теперь, – писал Леонид Гроссман, – что искусство этого замечательного мастера сцены питалось его необычайным личным опытом, а его жизненный образ, по напряженности и размаху своего трагизма, превосходит самые жуткие маски созданной им трилогии».

Благодаря убийству невинной жертвы, подследственный, а вероятно – невольный соучастник преступления, пройдя судебные мытарства, обрел вдохновение и написал бессмертные комедии, проникнутые горечью и сарказмом.