Я служил в десанте - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Чухрай cтр.№ 16

Желая перехватить военную инициативу, мы первые нанесли удар на Центральном фронте. Но были разбиты в районе Харькова и потеряли большое количество живой силы, оружия и боеприпасов. А Гитлер огромными силами устремился на юг за кавказской нефтью и на Сталинград – узел коммуникаций, через который шла кавказская нефть. На пути немцев не было наших войск. Главные наши силы и резервы были сосредоточены южнее Москвы. По всем канонам военной науки Советский Союз должен был пасть. Япония, готовясь к войне против нашей страны, увеличила численность Квантунской армии в Маньчжурии. У советских границ Турция сосредоточила 28 дивизий.

В это время наш корпус оказался на Тамани. Из Крыма через Керченский пролив уходили войска 47-й армии. Мы прикрывали их отход.

Переправа отступающих войск проходила под непрерывным огнем противника. Над проливом роем кружились вражеские самолеты, бросали бомбы. Взрывались и шли на дно утлые суденышки и большие корабли. С вражеского берега по отступающим била дальнобойная артиллерия. Немцы бросали воздушные десанты. Они надеялись захватить плацдарм на таманском берегу, запереть и уничтожить отступающую армию. Раньше это им удавалось. Так в первые месяцы войны они завершали разгром наших армий.

Но теперь мы умели воевать и, как ни велики были наши потери, успешно уничтожали десанты немцев. Бои были жестокие и кровавые.

В одном из таких боев, в районе Темрюка я был ранен. Рана была обширная, но не опасная: осколок распорол только мягкие ткани левой ноги. Уходить в госпиталь из части, где тебя знают, терять товарищей, которым обязан жизнью и которые тебе обязаны тем же, не хотелось. Мы знали, что наш корпус выводят из боя и перебрасывают на другой фронт. Я и еще два легко раненых добились, чтобы нас не отправляли в госпиталь, а оставили лечиться при дивизионном медсанбате…

В первых числах июля 1942 года мы были срочно переброшены из Тамани в город Калач-на-Дону в состав 7-ой резервной армии, вскоре преобразованной в 62-ю армию Сталинградского фронта. Наш воздушно-десантный корпус был переименован в 33-ю стрелковую дивизию. Но мы продолжали называть себя десантниками. Я уже мог передвигаться, опираясь на палку. Василий Иванович Невструев решил отправить меня в командировку в город Ессентуки. Я должен был привезти оставленные там на складе запчасти к вышедшим из строя радиостанциям. Получив необходимые документы и посылочку для семьи Невструева (она осталась в Ессентуках), я на попутных машинах отправился к месту назначения.

В Ессентуках мы стояли несколько месяцев. Там у многих завязалась дружба с местными девушками. Там в конце сорок первого я познакомился с Ириной, моей теперешней женой.

Потом Ессентуки будут захвачены немцами. Я потеряю ее из виду. Когда освободят Ессентуки, снова найду ее, а в сорок четвертом году, после одной операции в тылу врага, я получу двухнедельный отпуск, приеду в Ессентуки, женюсь и снова уеду на фронт. Все это будет потом. Сейчас же представился случай ее повидать, и я был счастлив. Кое-кто из бойцов дал мне письма для передачи, кое-кто просил рассказать о гибели своих товарищей. Я и сам был свидетелем гибели многих и мог о них рассказать.

От станции Минводы к городам-курортам ходили пригородные электрички.

На станции Пятигорск я встретил Любу, младшую сестру Ирины. Она возвращалась в Ессентуки. Мы были рады неожиданной встрече. От Пятигорска до Ессентуков около получаса езды. Стоя в тамбуре вагона, мы оживленно расспрашивали друг друга: я об Ирине, о жизни в тылу, она о знакомых ребятах. Здесь, очевидно от раненых, было известно о больших потерях нашей дивизии. Все передавали из уст в уста чьи-то слова: «Пролив был красный от крови». Обычно молва преувеличивает события, но это было близко к правде.

Я не помню, о чем мы еще говорили, но помню, что решили разыграть Ирину. Когда мы приехали в Ессентуки, был уже вечер. Город был затемнен. У дверей в дом Люба надела мою пилотку, взяла за спину мой вещмешок и, перекинув через руку шинель, вошла в дом. Там она объявила, что ее призвали в армию и она сейчас уезжает на фронт. Мать и Ирина переполошились: «Как же так! Ты еще молодая! Чем ты можешь быть полезной на фронте?»

– Оказывать первую помощь раненым! – бодро ответила Люба.

Мать расплакалась. И тогда Люба призналась, что это не ее вещи и что я ожидаю Ирину во дворе. Ирина выбежала, на радостях обняла и доверчиво прижалась ко мне. Я был взволнован.

Я видел, что и мама Ирины, Елена Тихоновна, была мне рада. На столе появились угощения: кукурузный хлеб и чай. Я извлек из своего вещмешка деликатесы военной поры: настоящий черный хлеб, банку тушенки и несколько кусочков сахара. Ужин получился царский! За ужином начались расспросы: что с моей ногой? (я, естественно, храбрился) как на фронте? известно ли что-либо о моих родителях? Меня принимали здесь не как чужого, и это мне было дорого. Спать меня уложили на полу единственной небольшой комнатки. Дочери легли с матерью.

Я долго не мог заснуть. «Если останусь жив, – думал я, – приеду в Ессентуки и женюсь на Ирине». Впервые в жизни у меня появилась конкретная мысль о женитьбе. Я представил себе, как хорошо это будет. В том, что и она, и Елена Тихоновна согласятся на мое предложение, я не сомневался – не потому, что был самонадеянным юношей, а потому, что во всем чувствовал их отношение к себе. Но тут же на смену радужным мечтам пришла реальность. Слова «если останусь жив» обрели вполне ощутимый смысл. Раньше я понимал, что могу умереть, но это понимание было каким-то абстрактным. Теперь я всем своим существом почувствовал, что и я, как другие, смертен. Это не испугало меня, я только подумал: «Зачем портить девушке жизнь, да и мне воевать будет нелегко. Женюсь, если останусь жив… ««А если буду калекой, без ноги или руки?» – пришла мне в голову мысль. – Что тогда?» Я живо представил себя калекой и решил, что тогда постараюсь исчезнуть из жизни Ирины. Пусть лучше считает, что меня нет на свете… Люди женятся для счастья, а какое счастье жить с калекой?

Так думал я, лежа на полу в комнате будущей своей жены, и в мыслях моих не было ни тени жалости к себе. Быть убитым или остаться калекой было большей реальностью, чем остаться живым… Я любил Ирину, любил жизнь, но, как многие мои сверстники, считал, что есть вещи, за которые можно и умереть.

Но усталость и рана сморили меня, и я уснул.

Утром я отправился на склад и нашел ящик с запасными деталями. Там на меня набросились с вопросами о солдате, которого я не знал. «Скажите правду. Неужели вы не знаете Алексея? Он же в вашем корпусе!» Мне было трудно объяснить, что я ничего не скрываю. В корпусе около 14 тысяч парней. Всех знать невозможно. Потом я навестил семью Невструева и передал посылочку. Радость была неописуемая. И жена и дети не знали, куда меня усадить, просили рассказать о Василии Ивановиче Я рассказывал, а женщина, прослезившись на радостях, все повторяла: