Уильям утер слезы пахучей перчаткой капитана Лича.
– Что вы говорите?
– Моя дочь Джуди!
Не без усилия, преодолевая застилающий эффект текущих слез, Кидд рассмотрел девицу, появившуюся из левой двери.
Даже привстал, насколько позволял стол.
Девица была одета хорошо. Она хорошо двигалась. Она умело, даже изящно пользовалась веером. Книксен в ее исполнении был безупречен.
У нее имелся всего лишь один недостаток – слишком похожа на отца.
Опущенные уголки глаз, крупноватый нос, чуть дегенеративная линия подбородка.
Пока Уильям составлял в уме фразу, призванную продемонстрировать одновременно его воспитанность и восторг по поводу нового изящного знакомства, майор успел снова наполнить его рюмку.
Вторая рюмка оказалась не менее одухотворяющей, чем первая. Нет, не менее.
И тут прозвучало:
– Моя дочь Анабель.
Снова слезы, снова попытка привстать.
Анабель походила на свою сестру не меньше, чем на своего отца. Глаза, нос, подбородок.
Уильяму пришлось срочно переделывать приветственную фразу с учетом того, что придется обращаться не к одной девушке, а к двум.
Чтобы работа шла веселее, майор снова подлил ему в синюю рюмку.
– Моя дочь Элизабет.
Третье издание Джуди. Подбородок, нос, глаза. Интересно, в честь чего ее так назвали. Наверное, в честь города, в котором она изволит проживать?
Приветственная фраза начала разрастаться до размеров спича, и не то чтобы капитану приспичило его произносить, просто ему неудобным казалось пребывать в полном молчании и никак не реагировать на появление все новых и новых девушек. Девушек с глазами, носами и подбородками.
– Моя дочь Арабелла.
Тут уж Уильям заволновался. Дело оборачивалось какой-то пугающей стороной. Ему показалось, что майор Плант рожал своих дочерей без всякого участия какой бы то ни было женщины, до такой степени это были ЕГО дочери.
– Моя дочь Мэри.
Появление самой молоденькой слегка разбавило ужас, охвативший капитана. В ней было хоть что-то свое, отличающее от сестер. А именно большая бородавка на виске.
Кидд вздохнул с облегчением и выпил.
Его можно было понять.
– А ведь и правда, – усмехнулся полковник.
На пятый день бесплодного патрулирования решено было сделать «привал», благо место было удобное – южная оконечность острова Сан-Хуан. Формально эта территория принадлежала Испании, но с этим обстоятельством мало кто считался. В укромных бухтах вдоль западного берега острова любили устраивать свои стоянки разного рода джентльмены удачи. Индейские племена, населявшие эти места, были невоинственны, немногочисленны и абсолютно равнодушны к тому, подданными какой короны они считаются.
Когда эскадра полковника Маллина вошла в одну из таких бухт, то застала там следы недавней человеческой деятельности. Несколько хижин, крытых пальмовыми листьями, и коптильню с еще тлевшими внутри углями.
И ни одной живой души.
– Буканьеры, – сказал полковник. И он был прав. Это были именно они. – Трое или четверо, – добавил полковник и снова попал в точку.
Буканьер, если смотреть на вещи непредвзято, – это промежуточная стадия между обыкновенным поселенцем и пиратом. Эти люди никому не подчинялись, селились в труднопроходимых местах, подальше от цивилизации и властей, промышляли охотой, выделкой шкур и копчением мяса в специально устроенных коптильнях. Податей они не платили, о своем прошлом рассказывать не любили и при всяком удобном случае готовы были пополнить ряды Берегового братства.
– Устроим облаву? – поинтересовался один из офицеров.
Полковник отрицательно покачал головой:
– То, что они не захотели с нами увидеться, не значит, что у нас есть основание их повесить.
И моряки занялись тем, чем они обычно занимаются, пристав к берегу.
Отыскали свежую питьевую воду и заполнили ею бочки. Постарались настрелять дичи. Но усилиями буканьеров дичь была основательно распугана, так что большого запаса сделать не удалось, но для хорошего ужина ее хватило.
«Столы», два запасных паруса, «накрыли» на берегу. На четырех кострах зажарили десяток поросят. Горы фруктов разнообразили меню. Разумеется, никакого спиртного.
Часть команды осталась ночевать на берегу, очень хотелось расправить члены после многодневного сидения в душных, тесных кубриках.
Кидд решил, что капитану негоже бросать свой корабль даже на одну ночь.
Когда он забрался на борт, на берегу, словно призраки, едва светились дотлевающие кострища, нестройные голоса пытались спеть что-то подходящее к случаю. Видимо, запрет на спиртное не был выполнен исчерпывающе.
С нарушением полковничьего приказа Кидд столкнулся и на своем корабле. В большой каюте. За столом сидели Каллифорд, Берджесс и Мэй. Перед ними стояла пузатая бутылка и три оловянных стакана.
Билли им прислуживал.
Появление капитана явилось для них неожиданностью. Они были уверены, что такой сухопутный человек, как он, не упустит возможности переночевать на твердой земле. Кроме того, они прекрасно были осведомлены о приказе по эскадре – ни капли горячительного до возвращения из похода.
Уильям знал, что они знают.
Надо было что-то предпринять.
Надо было их всех наказать. Он был обязан их наказать!
Или он не капитан!
Но он не представлял себе, как именно это можно сделать. С чего хотя бы начать.
Да и захотят ли они подчиниться ему. Вон, даже собственный камердинер им старательно прислуживает, чувствует, кто тут настоящие хозяева.
Но оставить все это без внимания нельзя.
Нарушители молча ждали, какое решение примет их капитан. И чем дольше он молчал, тем туже затягивался узел ситуации.
Наконец Кидд сделал шаг. Потом второй. Приблизился к столу и сел напротив Каллифорда.
Тот молчал, едва заметно ухмыляясь и покручивая черными от табака пальцами горлышко бутылки.
Тут Кидд взял еще одну паузу. Но короткую.
– Билли, – сказал он предельно миролюбивым тоном, – принеси стакан.
Стакан мгновенно явился.
Каллифорд молча перевернул бутылку горлышком вниз.
Она была пуста.
– Билли, принеси бутылку.
Тот попытался сказать, что, в общем-то, не велено, командиром эскадры не велено, но смешался и бросился выполнять приказание.
– Наполни стаканы, Билли.
Офицеры молча ожидали, что же будет дальше. Они еще не знали, что их капитан принял очень сильное и очень глупое решение.