Пора вставать! Ты знаешь сам,
Какое время наступило;
В ком чувство долга не остыло,
Кто сердцем неподкупно прям,
В ком дарованье, сило, меткость,
Тому теперь не должно спать…
– Да, сейчас это время наступило. Согласна, эти англосаксы исторически нас ненавидят, а потому пытаются заставить
Советский Союз воевать с Германией, – философски заметила Александра.
– Все правильно выстраиваешь, мой ты домашний философ, – улыбнулся супруг и прижался головой к ее горячей щеке.
Однажды Александра, хорошо знавшая историю взаимоотношений Германии и России, спросила мужа:
– Дорогой, почему Гитлер, которому немецкая пропаганда приписывает чуть ли не божественные способности, может по-крупному ошибиться с нападением на нас? Неужели он не понимает, во что ввязывается? Неужто он не читал напутствий Бисмарка об опасности воевать с Россией, у которой есть самое страшное оружие, какого нет ни в одной из других стран, – территория?!
– Такие люди убеждены, что они во всем правы. Потребность в самовозвеличивании, вообще в самоумилении, присуща всем недалеким, амбициозным и непризнанным людишкам, пробравшимся случайно к государственным тронам, – ответил умно, как ему показалось, Александр.
Супруга закивала в знак согласия.
Пройдет время, и немецкий историк, журналист и писатель Иоахим Фест (1926 – 2006) в своей книге «Гитлер» напишет:
«Маскировать свою личность, равно как и прославлять ее, было одним из главных стараний его жизни. Едва ли есть в истории другое явление, которое бы столь же насильственно и столь же последовательно, прямо-таки педантично, подвергалось стилизации и скрывало свою личную суть.
То же, что отвечало его собственному представлению о себе, походило скорее на монумент, нежели но человеческий портрет. На протяжении всей своей жизни он старался прятаться за этим монументом. Позу он обрел, когда уверовал в свое призвание, и уже в тридцать пять лет создал вокруг себя концентрированный, застывший вакуум одиночество великого вождя.
А полутьма, в которой возникают легенды, и аура особой избранности лежат в предыстории его жизни.
Но тут же – и источники всех страхов, загадок и удивительной характеристики этой жизни.
Будучи фюрером рвущейся к власти НСДАП, он считал оскорбительным интерес к обстоятельствам его личной жизни и, став рейхсканцлером, запретил любые публикации на эту тему…
Своим фантазиям он предается с чуть ли не маниакальным интересом. До поздней ночи сидит он над прожектами, в которых его деловая некомпетентность соперничает с не терпящим возражений самомнением и нетерпимостью…»
Потом И. Фест добавил слова самого Гитлера:
«Я стремился туда, в великий рейх, страну моих снов и моей страстной мечты!»
Как все похоже на современность и на советском, и на постсоветском пространстве!!! Мечтать не вредно, вредно поступать некомпетентно, не выверенно, опасно для мечтающего лидера нации и самого государства с ожидавшим добрых перемен народом.
* * *
Мысли о войне, забота о детях, стремительно развивающиеся реальные события в Европе и у советских границ способствовали появлению синдрома тревожного ожидания у многих женщин гарнизона. Военные знали, что будут делать, когда агрессор вступит на нашу землю, а вот у их жен, особенно с малолетними детьми, возникали сомнения – удастся ли вовремя эвакуироваться. Они ведь тоже знакомились с газетами, где кроме вполне понятного фанфаронства, бахвальства, хвастовства властей улавливали между строк мысли, дышащие тревогой и опасением за страну перед неминуемым сильным и умным врагом, по-звериному приготовившимся к прыжку.
Нет, они не считали, что время – это выдумка смертных, они видели в спрессованных скорее не неделях, а сутках и часах свою надежду заблаговременно выбраться, выскочить из вероятного огненного мешка.
Весна сорок первого года наступала яростно и бурно. Каждый день распускались какие-то полевые цветы, не говоря уже о стремительно позеленевшей и быстро растущей мураве. Солнце все чаще не столько светило, сколько согревало и землю, и остывшие души людей, ожидавших неминуемого холода горячей войны.
В начале мая Александра Федоровна откровенно и конкретно спросила мужа:
– Саша, а может, мне на днях с детьми уехать в Вильнюс? Немцы совсем близко, а то, что они нападут, нет никаких сомнений. Мне за девочек – наших крохотулек страшно.
– Милая моя, ты говоришь о самостоятельном и срочном отъезде, но ведь никто пока из гарнизона не уезжает. Как после этого я буду смотреть товарищам в глаза? Чекист отправил семью, а члены семей командиров и других военных остаются на месте. Думается, отправить все семьи из гарнизона командование успеет!
– Все, я поняла! – понимающе закивала жена военного контрразведчика.
Больше она никогда не задавала подобного вопроса…
Александр получил приказание начальника Особого отдела соединения 20 июня с группой сотрудников территориальных органов НКВД убыть в район северо-западной окраины города Мариямполе. От агентуры прошла информация, что пастухи заметили возле коровника группу людей численностью шесть человек в форме советских военнослужащих, расспрашивающих дорогу на Каунас.
Подозрение вызвало то, что они словно прятались. Кроме того, военные расспрашивали, где стоят русские солдаты и сколько их. Оружие было прикрыто лоскутами плотной зеленоватой плащовки.
Когда чекистская опергруппа на двух автомашинах выехала на место и встретилась с бдительными стражами коровьего стада, незнакомцев и след простыл. С учетом проявленного ими интереса к Каунасу решили догонять неизвестных воинов, вышедших из леса, прорабатывая места, где они могли останавливаться для привалов.
В одной из больших деревень, а скорее поселке городского типа, пришлось «ударить по тормозам». На небольшом местном рынке чекисты заметили группу солдат. Высланный разведчик доложил, что красноармейцы покупают продукты и уговаривают возницу на телеге подвезти их до соседней деревни.
Стало ясно – это могли быть абверовцы, гитлеровские лазутчики. На месте было принято решение провести их задержание не на рынке, а при движении на повозке. В массовом скоплении людей во время вероятной стрельбы могли погибнуть мирные граждане.
Выставили за ними плотное наружное наблюдение. Когда стало ясно, что они договорились с одним из извозчиков, решили обезоружить их в дороге. И вот длинная четырехколесная повозка типа арбы, притрушенная сеном, с шестью молодцами свернула с центральной улицы на грунтовый большак. Прошло минут двадцать – и за ней устремились две автомашины с оперативниками.
Догнали быстро. Один грузовик, обогнав арбу, остановился примерно в ста – ста пятидесяти метрах от ковылявших двух лошаденок. Водитель вышел из кабины и стал подкачивать «спущенную» шину. Когда телега максимально приблизилась к автомашине, второй автомобиль с контрразведчиками остановился сзади повозки.