Ахиллесова пята глобального управляющего класса – в службе глобальным монополиям, транснациональным корпорациям (ТНК), которые, как и все монополии, стремятся заблокировать технологический прогресс ради увековечивания своего доминирующего положения. Этот путь ведет к архаизации общественных отношений, заталкивает мир в новое Средневековье, новые Темные века.
Выходом из кажущегося исторического тупика, действенным лекарством от архаизации должно стать развитие технологий, объективно взрывающих монополизм, в том числе и глобальный.
Подобно тому, как современный человек дважды в день чистит зубы не потому, что боится кариеса, а потому, что так принято, – точно так же этот же самый современный (и завтрашний) человек должен стремиться к технологическому прогрессу. Он должен жертвовать ему свои деньги, подобно тому, как в приведенном примере он жертвует общественным приличиям свое время, – как правило, не задумываясь о стоящими за ними потребностями его собственного здоровья.
Человечество приближается к коренному изменению мотивации своей деятельности.
Заменой узкорыночного стремления к голой прибыли, автоматически рождающего монополизм, постепенно становится объемлющее стремление к новым технологиям, делающим жизнь не только более богатой и благополучной, но и более разнообразной и интересной.
Упование на технологии против всесилия порождающего монополизм рынка, при всей наивности такого упования (как и любой, во все времена надежды на лучшее будущее), представляется перспективным. По сути дела, это новая, современная форма социалистической идеи, преображающейся из традиционной социал-демократической, свойственной индустриальной эпохе, в идею технологического социализма.
Сегодняшняя форма общественного развития – это борьба стремления к прибыли и стремления к технологиям, это борьба глобального монополизма и ломающего его технологического прогресса, это борьба глубинной тяги к архаизации и жажды возобновления комплексного, всеобъемлющего развития человечества. Эта борьба двух тенденций вновь, как в годы великих войн, превращает лаборатории и кабинеты ученых в передовой край борьбы человечества за свое будущее. Только если раньше речь шла и выживании и прогрессе лишь отдельных народов и их групп, то теперь – всего человечества без исключения.
Судьба этой борьбы будет решена противостоянием стремления человека к нормальному гармоническому развитию, с одной стороны, и стремлением глобального бизнеса к его закрепощению. Наиболее полным выразителем второй тенденции выступает современный либерализм как идеология не свободы и суверенитета личности, как это было во времена Вольтера и в XIX веке, но идеология враждебно противостоящего всему человеческому глобального бизнеса.
Принятие этой идеологии и служение ей в силу ее специфики неминуемо накладывает на человеческое сознание серьезнейший отпечаток, который необходимо учитывать и использовать. Ведь игнорирование особенностей современного либерального сознания качественно снижает эффективность взаимодействия с ним и затрудняет противостояние безумной и безудержной агрессии их носителей…
Ненависть к Родине
Давно уже разжевано и доказано даже для самых идеологизированных «глотателей газет», что великий Л.Н. Толстой, переводя сложный текст, написанный на староанглийском языке, сумел-таки перевести его неправильно. В оригинале было «патриотизм может оправдать даже негодяя», а из-под пера классика вышло «патриотизм – это способ самооправдания негодяя». Очень хотелось подтвердить свою мысль, с кем не бывает. Но почему именно либералы сделали ошибку классика фактором общественной жизни?
Сначала – понятно: валили КГБ, КПСС и СССР. Но свалили же – почему не поднимать собственный, российский патриотизм, как во всех странах СНГ?
Почему все 90-е годы, пока либералы были у власти, любить свою Родину было стыдно? Почему за словосочетание «национальные интересы» в служебной бумаге еще в 1995 году (личный опыт) можно было огрести серьезные неприятности?
Потому что, когда в начале 90-х, по известному выражению, «попали в Россию», далеко не все «целили в коммунизм». И те, кто промахнулся вроде Зиновьева и, в целом, диссидентов, как правило, горько раскаивались и никакой карьеры в своем раскаянии не сделали.
А карьеру сделали, в тогдашних терминах, «демократы» – они попали как раз туда, куда целили.
Лучше всего это выразил умнейший и откровеннейший из либералов Кох, давным-давно сказавший о бесперспективности и безысходности России с такой чистой детской радостью, что она повергла в шок даже его коллег. Реагируя на теракт 11 сентября 2001 года, он же, отметив, что «для меня в Нью-Йорке все улочки родные», без каких-либо наводящих вопросов, по собственной воле признал: «Испытал полное бессилие и опустошение. Два года назад у нас, в России, взрывали дома, но тогда не было эффекта присутствия», – при том, что, если я не ошибаюсь, в августе 1999 года он в России был, а в сентябре 2001 года в США не был. И дело здесь вряд ли только в телетрансляции: дело скорее в самоидентификации человека, в том, где именно у него находятся «родные улочки».
Не менее откровенна была еще одна «прорабша перестройки», которая на «круглом столе», посвященном 11 сентября 2001 года, вдруг стала яростно доказывать, что любые люди, готовые сознательно отдать свои жизни за что бы то ни было, и особенно за какую бы то ни было идею, – выродки рода человеческого и должны выявляться и уничтожаться физически в превентивном порядке, чтобы не мешали нормальным людям нормально жить. Дело было в Ленинграде (тогда и ныне Санкт-Петербург), недалеко от Пискаревского кладбища, где лежали эти самые, по ее терминологии, «выродки». Признаюсь: даже американцы в своих войнах после Второй мировой войны, даже террористы, даже фашисты ближе мне, чем эта визжащая либеральная дама, которую я слышал своими ушами. Потому что они сражались за свой народ, или хотя бы искренне думали так, а она вполне сознательно сражалась против своего народа. Не исключаю, что это вышло у нее нечаянно – просто потому, что в основе ее мироощущения лежали запросы потребления. Последнее слово – главное для понимания отношения либералов к России. Иначе понять политику либералов по отношению к нашей стране можно, лишь поверив, что они бескорыстно испытывают к ней животную ненависть и стремятся любой ценой ее разрушить просто так.
На самом деле все проще: они просто стремятся обеспечить себе качественное потребление, оставаясь равнодушными к цене этого потребления для всех остальных. «Ничего личного – только бизнес». Дело здесь совсем не в какой-то специфической ненависти: хотя она часто действительно имеет место, как причина либерального поведения она все же второстепенна.
Россия нелюбима либералами не как враг, не как противостоящая сила, но лишь как неудобство, как гвоздь в ботинке: ее народ (тоже запрещенное после победы демократии слово, положено говорить «население»!) мешает им красиво потреблять, как плохому танцору мешают танцевать ноги.
Обычным людям свойственно застывать в тяжком раздумье между севрюгой и Конституцией; при выборе же между Конституцией и куском хлеба 95 % людей не задумаются ни на минуту, и всерьез осуждать их может только тот, кто не голодал сам.