Иван устало прислонился к кирпичной стене, и один из унтер-офицеров, что не сводил с него взгляда, вдруг поднялся, собрал рассыпанную по полу жухлую солому в пук и устроил возле ног штаб-ротмистра что-то наподобие небольшой лежанки:
– Присаживайтесь, ваше благородие.
– Благодарю вас, – кивнул Голенищев-Кутузов. – Мы с вами знакомы?
– Не так, чтобы знакомы, – ответил унтер. – Просто однажды видел вас… под Каушеном в четырнадцатом году. Я был в эскадроне ротмистра Врангеля, а вы служили корнетом в лейб-гвардии драгунском полку. А славно мы тогда немцев порубали…
– Вы служили в лейб-гвардии драгунском полку? – поднялся с пола пожилой мужчина с густыми усами.
– Так точно, – по-военному ответил Иван.
– Позвольте представиться, – подошел к нему мужчина. – Генерал от инфантерии, бывший командир лейб-гвардии Егерского полка Иван Сергеевич Мальцов.
– Ваше высокопревосходительство… – начал приподниматься Иван, но Мальцов остановил его:
– Господи, да не вставайте вы, мы здесь все в равном положении… арестантов.
– …Голенищев-Кутузов, Иван Викторович, штаб-ротмистр, командир эскадрона Второго сводно-гвардейского полка Сводно-гвардейской бригады Вооруженных сил Юга.
– Вот как? – удивленно посмотрел на Ивана генерал от инфантерии. – А скажите, Ольга Викторовна Голенищева-Кутузова, сестра милосердия Царскосельского бригадного лазарета, случайно, не сестра ли ваша?
– Сестра, – ответил Иван.
– Поистине мир тесен, – в задумчивости произнес генерал.
– А давно вы ее видели? – спросил Голенищев-Кутузов.
– Давно, – сокрушенно покачал головой генерал Мальцов. – Еще в той, прошлой жизни… А точнее, в шестнадцатом году. Мой сын лежал тогда в лазарете после ранения, и я проведывал его, пока находился в вынужденной отставке. Ухаживала за ним как раз ваша сестра Ольга Викторовна… Душевная барышня! Сергей, – обернулся он к мужчине в кунтуше, – подойди к нам. Позвольте вам представить своего сына, полковник Сергей Иванович Мальцов.
– Штаб-ротмистр Иван Викторович Голенищев-Кутузов, – назвал себя Иван. – Очень приятно.
– Нас взяли вчера, всем семейством, – присел рядом генерал Мальцов. – Это, – посмотрел он в сторону отошедшего от них полковника Мальцова, – как вы поняли, мой сын. Беременная женщина – его супруга, урожденная княжна Ирина Владимировна Барятинская, а с ней – ее матушка, княгиня Надежда Александровна Барятинская, супруга покойного генерала от инфантерии князя Владимира Анатольевича Барятинского. Слава богу, что моя супруга не дожила до этого часа… Как вы думаете, они и беременных женщин расстреливают?
– Все дворяне для них классовые враги, – тихо произнес Иван. – Независимо от пола…
– А может, пожалеют старуху с дочерью? – с надеждой спросил Мальцов. – Должно же быть у них сердце…
Иван посмотрел на генерала и промолчал.
Вечером в подвал заявился человек в кожаном полупальто и кожаной фуражке с красной пятиконечной звездой. В руках он держал список, глядя в который стал громко, на весь подвал, читать:
– Бывший генерал Мальцов Иван Сергеевич, семидесяти двух лет, бывший полковник Мальцов Сергей Иванович, сорока четырех лет, бывшая княгиня Барятинская Надежда Александровна, семидесяти четырех лет, бывшая княжна Барятинская-Мальцова Ирина Владимировна, тридцати девяти лет, бывший дьякон Серафим, в миру Афанасий Игнатьевич Шишканов, тридцати двух лет, – на выход с вещами!
Иван Сергеевич оглянулся на Голенищева-Кутузова, прощально кивнул и первым пошел к выходу из подвала. Мальцов-младший, поддерживая супругу, двинулся за ним. Следом, гордо вскинув голову в старомодном чепчике, прошествовала княгиня Барятинская, а замыкал процессию дьякон Серафим, с отрешенным лицом шепчущий молитвы.
Через несколько минут послышались выстрелы. Затем рыкнул мотор заводящегося грузовика, после чего все стихло…
Рано утром засов складской двери снова заскрежетал. Дверь раскрылась, и подвал заполнился офицерами. Тех, кто слишком медленно спускался по ступенькам, красноармейцы подталкивали ударами прикладов.
Некоторые из офицеров имели ранения. Один из раненых, с перевязанной поверх локтя рукой, оказался поручиком Зининым, знакомцем Голенищева-Кутузова по Сводно-гвардейской бригаде генерал-майора барона фон Штакельберга.
– Знакомьтесь, господа, командир эскадрона лейб-гвардии драгун, штаб-ротмистр второго Сводно-гвардейского полка Голенищев-Кутузов, Иван Викторович, – представил офицерам Ивана поручик Зинин.
– Ротмистр Колтаков, ротмистр Наливайко, поручик Закревский, поручик Доливо-Добровольский, корнет Петровский… – стали попеременно представляться офицеры.
– Давно сидишь тут? – поинтересовался Зинин.
– Почти сутки, – ответил Голенищев-Кутузов.
– Поня-атно. Надо полагать, ты эти сутки и не ел ничего.
Иван лишь пожал плечами.
– Господа, – обратился к офицерам Зинин. – Штаб-ротмистр Голенищев-Кутузов сегодня еще не завтракал. А вчера не ужинал и, похоже, не обедал. А ну, кто успел чего прихватить с собой? Не дадим нашему товарищу умереть голодной смертью!
Скоро перед Иваном лежали кусок ржаного хлеба, два кусочка копченой колбасы и яблоко.
– А вот запить нечем, – покачал головой Зинин, наблюдая, как Голенищев-Кутузов откусывает хлеб, подставив под него ладонь, чтобы крошки упали в нее, а не на пол. – Где пулю-то схлопотал? – подождав, пока Иван прожует, спросил он.
– На хуторе под станицей Черненькой, – ответил Иван.
Поручик Зинин был известен в бригаде генерала Штакельберга как заводила и в некотором роде забияка. Он мог в лицо высказать человеку все, что о нем думает, независимо от его чина и должности, а мерзавцу, не раздумывая, заехать кулачищем по зубам. Вот и сейчас он ничуть не изменял своим привычкам: балагурил, громче всех хохотал над анекдотами, которые, от нечего делать, стали рассказывать офицеры, расположившись вокруг Голенищева-Кутузова. В их кругу Иван почувствовал себя в своей тарелке…
Ближе к вечеру разговор офицеров принял иное направление…
– Надо бежать, – оглядел всех неугомонный Зинин. – А то придется нам всем скоро прощаться друг с другом строфой из Гумилева:
И умру я не на постели,
при нотариусе и враче,
а в какой-нибудь дикой щели,
утонувшей в густом плюще.
– Вы правы, поручик. Но как бежать?
– Придумать план.
– А сколько человек охраняет этот подвал?
– Один, кажется.
– «Кажется» – не годится, нужно точно знать.
– Один, точно. Но рядом с дверью в подвал имеется еще дверь в дежурную комнату.
– А смена у часовых сколько длится?