Я ответил, что, по моему мнению, они расположены где-то на полуострове, на что он важно кивнул и отхлебнул шерри.
– Без сомнения. Мне он кажется человеком практичным и предприимчивым, хорошо умеющим вести дела. – Из столовой донесся смех Элспет, и желтое лицо Вампоа расплылось вдруг в улыбке. – Как вам повезло, мистер Флэшмен! На свой скромный – ну, не такой уж и скромный, как видите, – лад, я знаю толк в красивых вещах, особенно в женщинах. Можете заметить, – китаец обвел комнату рукой с нечеловечески длинными ногтями – я окружил себя ими. Но при виде вашей жены, Элспет, я понял, почему старинные сказители всегда изображают богов и богинь белокожими и златовласыми. Будь я моложе лет на сорок, то попробовал бы отбить ее у вас, – он отпил еще амонтильядо, – без успеха, конечно. Но такая красота таит опасность.
Вампоа посмотрел на меня, и, сам не знаю почему, я ощутил вдруг леденящий ужас – не перед ним, а перед его словами. Но прежде чем я обрел дар речи, Элспет уже вернулась, щебеча по поводу подарка и рассыпаясь в благодарностях, он же стоял и с улыбкой взирал на нее, словно некий добрый, пропитанный шерри бог.
– Вы отблагодарите меня, прелестное дитя, если снова посетите сей скромный дом, который воистину опустеет без вашего присутствия, – говорит китаец.
Потом мы присоединились к остальным и после бесконечного обмена комплиментами покинули этот роскошный дворец. Все были счастливы и веселы – вот только я, выходя на улицу, ощутил холодную дрожь, что было странно, ибо ночь стояла теплая и душная.
Я постарался выбросить все из головы, но спать отправился не в лучшем расположении духа. Я грешил на отвратительную китайскую жратву, но так или иначе мне стали сниться очень яркие кошмары. В них я играл однокалиточный матч на лестницах дома Вампоа, и его одетые в шелк китайские шлюшки учили меня держать биту – эта часть была что надо, ибо они льнули ко мне, томно нашептывая что-то и держа за руки, – но мне постоянно мерещились темные тени, мелькающие за панелями. Тут Дедалус Тигг подает мне мяч, и я отбиваю его прямо в китайский фонарь, который взлетает в темноту и взрывается тысячью ракет, а ко мне подскакивают старый Моррисон и герцог в саронгах, сообща убеждая меня делать перебежку, и я бегу, проламываясь через панели, за которыми витают невообразимые ужасы, и пытаюсь поймать Соломона, тенью скользящего передо мной и выкликающего из темноты, что опасности нет, поскольку у него десять орудий. Я чувствую, как некто или нечто подбирается ко мне, и слышу голос Элспет: она зовет меня, но с каждым разом все слабее, и я понимаю – стоит мне обернуться назад, предо мной разверзнется такой ужас, что… Тут я просыпаюсь весь в поту, уткнувшись лицом в подушку, а рядом мирно посапывает Элспет.
Должен признаться, это выбило меня из колеи, потому как в прошлый раз я видел подобный кошмар в темнице Гюль-шаха за два года до того, и воспоминание было не из приятных. (Странное дело, замечу по ходу, но большинство самых ужасных видений посетили меня в тюрьме: могу припомнить несколько причудливых, как, например, в форте Раим на Аральском море, когда мне приснилось, как старый Моррисон и Руди Штарнберг разрисовывают мне зад гуталином; или в форте Гвалиор, где я вальсировал в кандалах с капитаном Черити Спрингом, дирижирующим оркестром. Но самый жуткий кошмар мне привиделся в мексиканской каталажке во время дела Хуареса: я скакал в атаку на балаклавские пушки во главе эскадрона скелетов в квадратных академических шапках, распевавшего «Ab and absque, coram de»
[53], а впереди плыл на своей яхте лорд Кардиган, который ухмылялся мне, срывая с Элспет одежды. Заметьте, чили с бобами я не едал уже неделю с лишним.)
Как бы то ни было, после вечеринки у Вампоа я потерял сон и на следующее утро был страшно не в духе, в результате чего мы с Элспет поссорились, и она заливалась слезами до тех пор, пока не пришел Соломон и не предложил нам поехать на пикник на другую сторону острова. Мы-де обогнем его на «Королеве Сулу» и отлично развлечемся. Элспет тут же захлопала в ладоши, старый Моррисон тоже высказался «за», но я стал отпираться, ссылаясь на недомогание. Я знал, что поставит меня на ноги, и это был вовсе не завтрак на природе в тени мангровых деревьев в обществе этой троицы; пускай отправляются себе, а мне предоставят поближе познакомиться с китайским кварталом и, быть может, вкусить лакомств в одном из тех роскошных заведений, о которых упоминал Соломон: название «Храм Неба» четко отложилось у меня в памяти. Отчего бы там не найтись таким же милашкам-прислужницам, как в доме Вампоа, чтобы поучить меня пользоваться палочками?
Так что когда они отправились, причем Элспет, не замечая во мне намерения идти на поклон, задирала носик, я проваландался до вечера и подозвал паланкин. Мои носильщики проталкиваются через заполоненные народом улицы, и как раз к сумеркам мы оказываемся в месте назначения – уединенном райончике внутри китайского квартала, с большими домами, прячущимися среди деревьев с развешанными на ветвях бумажными фонариками. Все выглядело очень прилично и уютно.
«Храм Неба» оказался большим каркасным зданием, стоящим на небольшой возвышенности и почти совсем не различимым среди деревьев и кустарников. Извилистая дорожка вела к веранде, на которой горел приглушенный свет, играла тихая музыка, а слуги-китайцы встречали гостей, приглашая пройти в дом. Внутри обнаружилась просторная прохладная комната, где я отведал превосходной европейской еды с полбутылкой шампанского, и прибывал в прекрасном настроении, предвкушая развлечения, когда ко мне подошел слуга-индус и поинтересовался, все ли устраивает джентльмена и не желает ли он чего еще? Может быть, заглянуть в кабаре или посмотреть произведения китайского искусства, или концерт, если господин любит музыку…
– Все это ч-ва чепуха, – говорю я, – потому как дома меня не ждут до утра, если ты понимаешь, о чем я. Я шесть месяцев провел в море, так что веди сюда всех, самбо
[54], и пошустрее.
Тот улыбается, кланяется на свой раболепный индийский манер, хлопает в ладоши и в альков, где я размещался, входит самое прелестное создание, какое только можно себе представить. Это была китаянка с иссиня-черными волосами, уложенными вокруг головы, с лицом правильным и чистым, как жемчуг, с раскосыми глазами, облаченная в облегающее тело красное шелковое одеяние, которое английские путешественники назвали бы «чуточку чрезмерным на вкус европейца», но которое меня, будь я скульптором, побудило бы отбросить молоток и резец и заняться созерцанием скрытой под ним фигуры. Руки ее были обнажены, и она мило сложила их при поклоне, приоткрыв в улыбке рубиновые губы, за которыми блеснули правильные зубки.
– Это мадам Сабба, – объявляет лакей. – Если ваше сиятельство позволит, она препроводит вас…
– Позволит, и еще как, – говорю. – Где тут у вас верхние покои?
Как можете заметить, я ожидал, что здесь все, как везде, но мадам Сабба, сделав знак следовать за ней, провела меня под аркой и пошла по длинному коридору, поглядывая, иду ли я. И я шел, затаив дыхание и не отрывая глаз от стройной талии и соблазнительного зада; нагнав девицу у самых дверей, я ущипнул ее, но понял, что мы оказались на крыльце. Она выскользнула из моих жарких объятий и указала на паланкин, стоящий в футе от ступенек.