– Возьму ли я тебя? – говорит. – Да конечно возьму! Я только не знала… захочешь ли. Но это самый безопасный путь, Бичемп, поверь мне! – Она отвернулась от зеркала и начала будто бы хватать ртом воздух и смеяться одновременно. – Ты не против… Хочу сказать, ты не возражаешь побыть со мной… еще немного? – Ее грудь вздымалась так, что ей грозил риск свалиться со стула, а губы трепетали. – Значит… значит, я не надоела тебе? Или… я настолько небезразлична тебе, чтобы… ну, чтобы ты согласился поехать со мной в Калифорнию?
Бог мой, именно так она и сказала.
– Я не безразлична тебе, правда? Ты же говорил, что да, и мне кажется…
Я совершенно механически пробормотал, что, конечно, она небезразлична мне; в уме моем зароились ужасные подозрения, и недаром – следующие ее слова подтвердили их.
– Не может быть… чтобы ты любил меня так же, как я тебя. Ах, нет, это невозможно, знаю! – Она одновременно смеялась и плакала, утирая слезы с глаз. – Ничего не могу поделать с собой… Я просто дура, знаю, но я люблю тебя… И сделаю все, что угодно, только бы ты тоже полюбил меня! И пойду на все, чтобы удержать тебя… Мне подумалось… ну понимаешь, если мы поедем в Калифорнию вместе и все такое, то ты, быть может, и не захочешь искать в Сан-Франциско корабль, а?
Во взгляде ее светилось такое страстное желание, что мне сделалось страшно; последний раз такой взгляд я видел у моего папаши-сатрапа, когда доктора надели на него смирительную рубашку и убрали бренди подальше со стола.
– И мы сможем… быть вместе всегда. Быть может… быть может, ты женишься на мне, Бичемп?
III
Если первая половина искусства выживания заключается в способности быстро бегать, то вторая – в умении сохранять невозмутимое лицо. Даже не упомню, сколько раз судьба моя зависела исключительно от того, как я отреагирую на некое неожиданное и ужасное предложение. Как в ту ночь, например, когда Якуб-бек настаивал на моем участии в самоубийственной попытке взорвать русские корабли с боеприпасами или когда Заптен с улыбочкой намекнул на необходимость голышом плыть через озеро к готическому замку, битком набитому головорезами Бисмарка, или когда Брук поручил мне возглавить штурм пиратского форта. О боже, в какие времена нам пришлось жить! Странно, конечно, но самым ярким подобным воспоминанием почему-то остается тот день в Рагби, когда Булли Доусон подкидывал нас, сопливых фагов, на простынях. Он плотоядно сцапал меня, но я преспокойно улегся в простынь, будто только о том и мечтал, хотя внутри все сжималось от страха; мерзавец был так изумлен, что в сердцах выгнал меня вон, в чем и заключался тайный мой расчет. Так что мне удалось избегнуть подбрасывания, в то время как остальные фаги налетались вдоволь.
А все-таки – и молодому поколению, прокладывающему себе путь, стоит взять это на заметку – нельзя уповать на одну только невозмутимость. Это дает понять, что вы размышляете, а иногда задумчивый вид говорит не в вашу пользу. Вот и теперь, со Сьюзи, был тот самый случай. Радостное согласие требовалось выказать быстро, но в то же время не поспешно, ибо если я с криком восторга заключу ее в объятия, она сразу почует подвох. В один миг в голове моей пронеслась череда мыслей приблизительно в следующем порядке: «1. Я уже женат; 2. Она об этом не догадывается; 3. Если не соглашусь, существует значительный риск, что мне укажут на дверь, хотя, быть может, и нет; 4. Если да, то меня повесят; 5. Итого: лучше всего покуда с благодарностью простереться у ее ног, а там посмотрим».
И все это за долю секунды, как уже сказано – временной промежуток достаточный, чтобы на два удара сердца взгляд мой принял удивленное выражение, сменившееся мгновенным радостным блеском в глазах, плавно перетекающим в восхищение; я нерешительно шагнул вперед, опустился перед ней на колено, нежно взял за руку и прохрипел недоверчиво:
– Сьюзи, ты и вправду хочешь этого?
Чего бы она ни ждала, но уж явно не такого развития событий; Сьюзи пристально вглядывалась в меня, колеблясь между надеждой и недоверием. Она ведь знала меня, знала, с каким законченным мерзавцем имеет дело, но в то же время всей душой хотела верить, что небезразлична мне, и я прекрасно понимал, как сыграть на этом. Не дав ей ответить, я улыбнулся, печально покачал головой и сказал:
– Дорогая Сьюзи, ты знаешь, что ошибаешься. Я не достоин тебя.
У нее, разумеется, имелось противоположное мнение, каковое она и высказала. Разгорелась небольшая дискуссия, ведение которой с моей стороны было затруднено тем, что голова моя оказалась меж двух ее вздымающихся холмов, да и аргументы свои она экстатически выкрикивала в полный голос. Я действовал с тонким расчетом, изображая океан страсти, сдерживаемый плотиной благородного сомнения в себе. Даже не знаю, твердил я, потому как никогда, да, никогда прежде ни одна женщина не одаривала меня истинной любовью, и при всех моих изъянах я слишком тепло отношусь к ней, чтобы позволить совершить поступок, о котором ей, быть может, придется пожалеть. Можете себе представить, какая сопливая любовная чушь полилась из нее, пока я не счел момент удобным для нанесения coup de grace
[30]. Со сдавленным стоном: «Ах, моя дорогая!» и, будто не в силах сдерживаться более, я набросился на нее и от души задал ей жару прямо на банкетке. Бог знает, как она не развалилась, поскольку совместно мы запросто тянули стоуна на двадцать два.
Даже после этого я все еще качал головой; моя недостойная душа разрывалась между собственной испорченностью и робкой надеждой на то, что любовь прекрасной женщины спасет меня. Борьба не слишком затянулась, нужды не было: Сьюзи перешла черту и готова была убедить себя в чем угодно вопреки здравому смыслу. Вот что любовь способна сделать с человеком – впрочем, могу только предполагать, поскольку собственного опыта не имею.
– Я знаю, что дура, – говорит она, расчувствовавшись, – и понимаю – ты негодяй, способный разбить мне сердце… Но хочу попробовать. Я знаю, что небезразлична тебе, и постараюсь достичь большего. Любовь преодолевает все, – она всхлипнула, – и хотя мне сорок два, – куда там, все пятьдесят, скажу я вам, – и я немного старше тебя, это ничего не значит. И даже скажу – прошу, не осуждай меня, любимый, – даже в самом худшем случае тебе будет хорошо со мной, поскольку я способна сделать твою жизнь приятной, а не только подарить тебе всю свою любовь. Не стоит недооценивать материальных выгод – думаю, ты не стал бы жениться на мне, будь я без гроша за душой. Но ты меня знаешь, и если я говорю, что могу сделать миллион – это факт. Со мной ты станешь богатым и получишь все, что захочешь, и если ты говоришь «да» только поэтому, я не осуждаю тебя. Но все-таки надеюсь, – тут слезы опять хлынули у нее из глаз, она обхватила меня за голову, гладя по бакам, я же выглядел как сэр Галахад во время ночного бдения, – надеюсь, что ты все-таки достаточно любишь меня, и мы сможем быть счастливы вместе.
Вместо того чтобы изображать пылкость, я поступил мудрее: стащил с ее туалетного столика булавку и воткнул себе в ногу, чтобы выдавить слезу.