Хрупкие вещи - читать онлайн книгу. Автор: Нил Гейман cтр.№ 63

Отмечено, что вторжение сна и кипячение двух унций точки удушья; лицо распухает и синеет, носоглотка страдает наследственной склонностью, а язык вдобавок приобретает естественные свойства легких. Любое неуместное упоминание означенного недуга будет скорее всего вызывать эмоции, как упорно и мерзко демонстрировали публике шарлатаны.

Третья стадия недуготворческого криза диагностируется по неприятному обыкновению больного прерывать нормальное течение мыслей и разговора комментариями насчет заболеваний, реальных и воображаемых, лекарств абсурдных и очевидно полезных. Симптомы напоминают лихорадку: внезапное возбуждение, заметная опухоль в районе коленной бюретки. Откровенно хроническое течение, иногда рвота, туманы, обидные весьма. Пурген имеет щелочную реакцию и представляет собой бесцветный, и рисует крупного кольчатого червя, который встречается во внутренностях.

Особую сложность для диагностики данного недуга представляет тот факт, что люди, находящиеся в группе риска касательно третьей стадии недуготворческого криза, реже всего опрашиваются и чаще осматриваются. Итак: они могут, питание не имбирь и очищенный спирт, вздуты вены, очищенные перегонкой.

Только гигантским усилием воли страдалец может сохранять беглость письма и речи. Однако со временем, в запущенных случаях на третьей стадии болезни все разговоры сводятся к атипичному бормотанию повторения, одержимости и потоку. Пока продолжается очищающий кашель, вены вздуты, глаза выпучены; потрясены самые основы, да так, что вторжению эпидемии предшествовало плотное, темное, и, если этого недостаточно, меланхолия, потеря аппетита, иногда рвота, жар, и язык приобретает природные свойства ушибленного корня.

Единственным средством, доказавшим на сегодняшний день свою действенность в борьбе с недуготворческим кризом, можно назвать настойку скаммония. Приготовляют ее из равных частей скаммония, пургенового порошка, и автор хочет предостеречь раз и навсегда от очистки перегонкой. Скаммоний широко распространен, но применяется ограниченно; лицо распухает и синеет, носоглотка раздражена, и, может быть, автор хочет предостеречь раз и навсегда от прогрева внутренностей.

Пораженные недуготворческим кризом нечасто осознают истинную природу своего заболевания, Неизбывны печаль и сочувствие, которые всякий зритель испытывает при виде несчастных, сходящих в небытие псевдомедицинского нонсенса; тем паче негоже сердцу эскулапа смягчаться от случайных выбросов мысли среди потока бессмыслицы, а, напротив, гоже возвестить, раз и навсегда, о своем неприятии и противлении изобретению и выдумке воображаемых болезней, коим нет места в современном мире.

Когда кровотечение от укусов пиявок тянется дольше, чем это требуется системе. Их охватывает кипячение двух унций сна и кипячение двух унций яркой рекламы, которую упорно и мерзко демонстрировали публике шарлатаны. Скаммоний подвержен возбуждению перегонкой на второй день, когда извержения в крепком растворе йода хватит на все.

Это не безумие.

Это больно.

Лицо распухает и синеет, темное, состоящее из двууглекислого поташа, комплексной соли аммония и очищенного спирта, очистительный кашель продолжается, привычное потребление еды свыше разумной необходимости.

Потом ум излюбленных сцен.

Пока излюбленных сцен.

Также они могут быть увеличены.

In the End

Перевод. Т. Покидаева

2007

В конце Бог отдал человеку мир. И человек обладал целым миром за исключением одного сада. Это мой сад, сказал Бог, и вход сюда людям заказан.

И подошли к саду двое, мужчина и женщина. И имена у них были: Земля и Дыхание.

Мужчина принес с собой маленький плод, и когда подошли они к саду, мужчина отдал плод женщине, а та отдала его Змею с пламенным мечом, охранявшему Восточные врата.

И взял Змей плод; и поместил плод на дереве в центре сада.

И открылись глаза у Земли и Дыхания, и узнали они, что одеты, и сорвали с себя одежды, и стали наги; и когда Бог проходил по саду, то узрел Он мужчину и женщину которые более не различали добра и зла, но были довольны своим неведением, и увидел Бог, что это хорошо.

И тогда распахнул Бог врата, и отдал людям сад, и Змей поднялся, и не ходил больше на чреве своем, а ушел гордо на четырех крепких ногах; а куда он ушел, это ведомо только Богу.

А потом в райском саду наступила великая тишь, и только изредка в ней раздавался невнятный звук – то человек отнимал имена у тварей земных.

Goliath

Перевод. Т. Покидаева

2007

Наверное, я мог бы сейчас заявить, что всегда подозревал о том, что наш мир – дешевый некачественный обман, дрянное прикрытие для чего-то более глубокого, таинственного и странного, и что на каком-то глубинном уровне я с самого начала знал правду. Но мне кажется, мир всегда был таким. И даже теперь, когда я действительно знаю правду – и вы тоже узнаете правду, мои хорошие, раз уж вы это читаете, – мир по-прежнему представляется мне дешевой некачественной подделкой. Другой мир и другая ложь – и тем не менее именно так я его и ощущаю.

Они говорят: «Вот правда». И я отвечаю; «Вся правда?». И они говорят: «Ну, отчасти. То есть даже по большей части. Насколько мы знаем».

Итак. Все началось в 1977 году. Я тогда слабо себе представлял, что такое компьютеры. Для меня самым близким знакомством с компьютерной техникой стала покупка хорошего дорогущего калькулятора, но я потерял инструкцию и поэтому не знал, как с ним обращаются. Я складывал, вычитал, умножал и делил и тихо радовался про себя, что мне не нужно работать с синусами, косинусами, тангенсами, функциями и со всем остальным, что высчитывает и находит этот агрегат, потому что в военно-воздушные силы меня не взяли, и я устроился скромным бухгалтером в склад-магазин уцененных ковров в Эджвере в Северном Лондоне, в самом верху Северной линии, если искать на схеме. Я старательно делал вид, что мне не больно смотреть на пролетающие в вышине самолеты; что мне плевать, что мои габариты закрывают мне путь в этот мир. Я просто записывал циферки в большой приходно-расходной книге нашей двойной бухгалтерии. В тот день я сидел у себя за столом в самом дальнем конце складского ангара, и вдруг мир начал плавиться и растекаться.

Честное слово. Как будто все, что меня окружало – стены и потолок, рулоны ковров и умеренно-эротический календарь «Новости со всего света», – было сделано из воска и потекло тонкими ручейками, которые сливались друг с другом, образуя причудливые узоры. Я видел соседние дома, и небо, и облака, и дорогу за ними, а потом это тоже расплылось и утекло – и осталась одна чернота.

Я стоял в луже растекшейся реальности, посреди странного, вязкого ярко-красочного нечто, которое тихо плескалось у меня под ногами, не доходя до верха моих коричневых кожаных ботинок. (У меня ноги – как обувные коробки. Таких размеров вообще не бывает в природе. Обувь мне шьют на заказ, что обходится очень недешево.) Лужа светилась жутковатым потусторонним светом.