Корсары Мейна - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Гладкий cтр.№ 36

Бурсаки быстро спустились к Ничипору. В руках они держали бутылки с горючим маслом.

– Сначала стены конюшен полейте как следует, – распорядился пластун. – Лошадок, конешно, жалко, дак ить что поделаешь – надо. А потом к казармам. Зажигать по команде! И обратно на пригорок, да пошустрее, пока литвины не пришли до памяти.

Вскоре загорелись конюшни, а потом и казармы. Все они были крыты соломой или камышом, поэтому полыхнули как смоляные факелы. В конюшнях начали громко фыркать и ржать лошади; слышно было, как они бились о перегородки и стены, задыхаясь в дыму, который проникал сквозь щели. А затем закричали и в казармах, распахнулись двери, и на плац посыпались рейтары в одном нижнем белье.

– Ну, с Богом, ребятки! Кто пришел топтать нашу землю, того мы отправим к чертям в пекло! – сказал Ничипор Галайда, прицелился и спустил тетиву.

Стрела не могла не найти цель – до казарм было рукой подать.

Вступили в дело и бурсаки. Невидимая и неслышимая смерть жалила ошеломленных рейтар, как им казалось, со всех сторон, и это было очень страшно. Они валились на землю как снопы, и никто не мог понять, откуда такая напасть. А тут еще лошади вырвались из конюшен и заметались по плацу, сшибая людей с ног и добавляя сумятицы. Прошло совсем немного времени, и возле казарм воцарился настоящий бедлам: дико ржали кони, вопили от боли обожженные рейтары, стонали раненые, пораженные стрелами и ушибленные лошадиными копытами, командиры пытались перекричать шум, отдавали приказы, но их никто не слушал… Пламя гудело, как в печке, расшвыривая во все стороны искры и горящие угольки.

Опустошив колчаны, бурсаки осмотрелись. Весь Подол горел. Казалось, из-под земли пробилась огненная река и растекалась по всему Киеву, поднимаясь даже по склонам холмов. Жолнеры метались среди пожарищ как крысы, местами слышались выстрелы – в кого стреляли, непонятно; скорее всего, палили в воздух, с перепугу, а потом вдруг раздался сильный грохот, и пламя взрыва достало до самого неба. Похоже, огонь добрался до арсенала, где находился пороховой погреб.

– Вот и добре, хлопчики, вот и славно… – довольно приговаривал Ничипор Галайда, любуясь пожаром. – Поджарим маленько сучьих детей…

– Нам пора, – напомнил Микита, тревожно поглядывая на рейтар, которые постепенно приходили в себя, начали вооружаться и могли в любой момент отправиться на поиски невидимых стрелков: а что их искать – вот они, совсем близко.

– И то верно… Уходим!

Ничипор бросил последний взгляд на казармы – там уже провалилась крыша и горели стены, – и все трое исчезли в густом кустарнике. Тропинка, невесть кем протоптанная в зарослях, должна была привести бурсаков и пластуна к валам. Они торопились покинуть город, пока в нем царил переполох.

– Разрази меня гром! Якорь ему в бушприт! Сколько можно ждать этого проклятого Испанца?!

Так упражнялся в морских ругательствах великовозрастный дылда – кадет Королевской морской школы – в окружении товарищей. Они стояли на горе Фарон, возвышавшейся над Тулоном, и с нетерпением поглядывали на тропинку, которая змейкой вилась к вершине.

– Поди, струсил, щенок, – высказал предположение один кадет.

– Не думаю, – осторожно сказал второй, опасаясь гнева остальных. – Малый он вполне приличный. Вот только чересчур вежливый и драться ни с кем не желает. А почему, непонятно.

– Я же говорю – трусит! – воскликнул первый.

– Мсье, уж не обо мне ли идет речь? – вдруг раздался за спинами кадетов твердый выразительный голос.

Все как по команде резко обернулись и уставились на говорившего. Это был Мишель де Граммон. Чтобы сократить путь на вершину горы, он пошел напрямик, через кустарники, – там, где склон гораздо круче. Тем не менее подъем не сказался на его дыхании, лишь на челе Мишеля блестело несколько капелек пота.

Полтора года учебы в Королевской морской школе остались позади. Все это время Мишель де Граммон грыз гранит науки с удивительной настойчивостью. Он не участвовал ни в забавах кадетов, ни в попойках, которые считались среди них высшим шиком. Если ты не в состоянии выпить бутылку рома, то не можешь быть настоящим морским офицером! Такое мнение стало догмой среди воспитанников школы, и все старались не ударить в грязь лицом. Или почти все, за редким исключением. Таким исключением как раз и оказался Мишель де Граммон.

И никто не знал, что он не желает участвовать в этих проказах лишь по одной причине – у него не было на это средств. Почти все, хоть и являлись младшими отпрысками дворянских семей, денежные переводы получали регулярно. На кутежи этого вполне хватало, тем более что государство кормило и одевало кадетов за свой счет. А Мишель все еще боялся объявить матери о своем существовании. И старался ничем не выделяться из толпы, разве что прилежанием в изучении разных наук.

В морской школе преобладали практические занятия. Парусный маневр, навигация, мореходная астрономия, тактика морского боя, дисциплинарная практика, устройство корабля – вот, собственно, и все, чему учили будущих офицеров флота. Кроме того, кадетов обучали стрельбе из корабельных орудий, мушкетов и пистолей, владению шпагой. Но фехтмейстер здесь был совсем скверный, это Мишель сразу понял на первом же уроке, и воспитанники добирали то, чего не получили в фехтовальном зале, сражаясь на дуэлях. Шрамы от ран ценились как боевые награды.

Нужно сказать, что школьное начальство смотрело на это сквозь пальцы. А иногда даже поощряло поединки, потому как из школы должны выходить не паркетные шаркуны, а настоящие боевые офицеры, привычные к виду крови. Существовало лишь одно условие: ранение на дуэли – да, возможно; смерть – категорически нет. Иначе начинались разбирательства, которые бросали тень на школу, и виновника гибели товарища в лучшем случае ссылали на галеры сроком на год-два, притом в качестве гребца, а в худшем заключали в тюрьму. И все равно, смертельные исходы не были редкостью, что вполне понятно – молодость и горячность всегда не в ладу со здравым смыслом.

Мишель де Граммон избегал стычек, как только мог. В фехтовальном зале он дрался вяло, изображая неумеху и почти всегда проигрывая учебные поединки. А в ответ на оскорбления записных бретёров из старших групп лишь смущенно улыбался и старался побыстрее исчезнуть с их глаз долой. Как это ни смешно, но Мишеля и в Королевской морской школе прозвали Испанцем – не столько по причине его внешней схожести с сынами Андалузии, сколько из-за робкого поведения, граничившего с трусостью.

Даже начальство в некотором недоумении читало-перечитывало характеристику кадета Мишеля де Граммона, которую он привез из школы юнг. Там его описывали как смельчака, сильного и выносливого, одного из лучших фехтовальщиков. Скорее всего, характеристику писал человек, благоволивший к де Граммону, в конечном итоге решили руководители Морской школы. И причина тому очевидна – юноша и в Дьеппе, и в Тулоне учился весьма прилежно и не нарушал дисциплину. С тем начальство и смирилось: что ж, не все офицеры будут приписаны к кораблям, кому-то выпадет участь служить и при штабе. А Мишель де Граммон в теории разбирался не хуже некоторых преподавателей.