– Вот для этого, – ответил Гарри, склонив голову на бок. – Чтобы стать причиной этой вынужденной задержки. Покончить со всем раз и навсегда. Ричард, подумай о своей скучной, однообразной жизни. Это не жизнь, а грубая подделка, – ни любви, ни радости, ни счастья. У тебя даже друзей нет.
– У меня есть ты, – прошептал Ричард.
Гарри удивленно посмотрел на него.
– Я всегда считал тебя полным придурком, – признался он. – Настоящим кретином.
– У меня есть Дверь, Охотница, Анестезия.
Гарри улыбнулся. В его улыбке застыла жалость, и от этого Ричарду стало еще больнее. Уж лучше бы в ней были ненависть и презрение.
– Никак не можешь забыть своих воображаемых друзей? Знаешь, мы всем офисом хохотали над тобой из-за тех троллей. Помнишь? Ты расставлял их у себя на столе. – Гарри засмеялся, и Ричард тоже.
Все это было ужасно. Так ужасно, что оставалось только смеяться. Отсмеявшись, Ричард замолчал. Гарри сунул руку в карман и достал маленького пластмассового тролля с кудрявыми фиолетовыми волосами. Когда-то он стоял у Ричарда на мониторе.
– Держи, – сказал Гарри и бросил его Ричарду. Тот хотел поймать, протянул руки, но тролль пролетел мимо и упал на платформу. Ричард встал на колени и принялся ползать по полу, пытаясь отыскать тролля. Ему вдруг показалось, что этот тролль – единственное, что осталось от настоящей жизни, и если удастся его найти, можно все вернуть…
Вспышка.
Снова час пик. Поезд изрыгнул на платформу сотни пассажиров и теперь ждал, когда другие сотни войдут в вагоны. Ричард по-прежнему стоял на коленях, его толкали сновавшие туда-сюда люди. Кто-то наступил ему на пальцы. Ричард вскрикнул и инстинктивно сунул руку в рот, как ребенок, который обжегся. От руки страшно воняло. Но ему было наплевать: он наконец-то разглядел тролля на самом краю платформы, всего в десяти футах от себя, и теперь медленно полз туда на четвереньках, продираясь сквозь толпу. Люди ругались, спотыкаясь об Ричарда. Он и представить не мог, что какие-то десять футов могут показаться такими бесконечными.
Внезапно он услышал омерзительное хихиканье и задумался, не переставая ползти, кто бы это мог быть. Наверное, сумасшедший, – нормальный человек не может так хихикать. Ричард сглотнул, и хихиканье стихло. И тут он понял, кто этот безумец.
Он уже почти дополз до края платформы. Но какая-то старушка подошла к дверям вагона и, входя, случайно задела пластмассового тролля. Тот сорвался вниз, в темноту, в узкую щель между платформой и вагоном.
– Только не это, – прошептал Ричард.
Он все еще хихикал, как безумный, у него выступили слезы, потекли по щекам. Он потер глаза, и их защипало еще сильнее.
Вспышка.
На станции снова было пусто и темно. Он встал и, пошатываясь, дошел наконец до края платформы. Там, внизу, возле третьего рельса, лежал тролль. Ричард различил смутные очертания крошечной фигурки с фиолетовыми волосами. Он поднял голову – на стене напротив висели огромные плакаты. Привычная реклама. Кредитные карточки, кроссовки, отдых на Кипре. Ричард попытался прочесть, что там написано, но внезапно слова стали меняться прямо у него на глазах.
Вместо рекламных слоганов он увидел слова:
ПОКОНЧИ С ЭТИМ!
ОСТАВЬ ВСЕ МУЧЕНИЯ ПОЗАДИ!
БУДЬ МУЖЧИНОЙ – СДЕЛАЙ ЭТО!
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ – ТО, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО!
Ричард кивнул. Он разговаривает сам с собой. На плакатах все та же реклама. Да, он просто разговаривает сам с собой. И на этот раз пора с собой согласиться. Он услышал гул поезда, который мчался к станции. Ричард стоял на краю платформы, сжав зубы и качаясь взад-вперед, как будто его все еще толкали пассажиры, хотя на станции было пусто.
Поезд приближался, фары светились в темноте туннеля как огромные глаза дракона из детских кошмаров. И Ричард вдруг понял, как мало надо для того, чтобы наконец избавиться от страданий, – от всех страданий, которые у него когда-либо были и которые еще будут, – как просто избавиться от них раз и навсегда. Он сунул руки в карманы и глубоко вздохнул. Это так просто. Один прыжок – и все, конец.
Внезапно он нащупал что-то в одном из карманов. Что-то гладкое, твердое, круглое. Он вытащил руку из кармана, разжал ладонь – на ней лежала кварцевая бусина. Ричард вспомнил, откуда она взялась: он поднял ее у того страшного моста. Это все, что осталось от бус Анестезии.
И тут он явственно услышал голос маленькой крыситки:
– Держись, Ричард!
То ли померещилось, то ли девушка и в самом деле решила ему помочь. Скорее всего, он опять разговаривал сам с собой. Он сам пытался себе помочь и наконец-то к себе прислушался.
Кивнув, Ричард сунул бусину обратно в карман, выпрямился и стал ждать, когда поезд подойдет к платформе. Вот состав въехал на станцию, затормозил, остановился.
Двери открылись. В вагоне было полным-полно народу, и Ричард увидел, что все эти люди мертвы. Были здесь и недавно умершие – со свежими ранами на шее или черными дырами от пуль в висках. Были и старые, полуразложившиеся трупы. Некоторые стояли, держась костлявыми руками, покрытыми паутиной, за ремни на поручне, другие, похожие на больных раком, сидели на сиденьях – мужчины и женщины. Он понял, что все эти люди покончили с собой. Он уже видел некоторые из этих лиц, – кажется, на снимках, пришпиленных к стене, но что то была за стена и когда он их видел, никак не мог вспомнить. В вагоне воняло, как в морге, в котором из-за сильной жары сломались холодильные установки.
Ричард окончательно запутался, он больше не понимал, кто он, что правда, а что нет, струсил ли он или поступил очень смело, нормален он или вконец обезумел, – зато он точно знал, что должен сделать. Он вошел в вагон, и свет потух.
* * *
Снова загрохотали засовы. Крохотная дверь открылась, и святилище наполнил тусклый свет лампы.
Это была маленькая комнатка с высоким сводчатым потолком, с которого на нитке свисал серебряный ключ. В открытую дверь ворвался ветер, и ключ закачался, а потом начал крутиться то в одну сторону, то в другую. Взяв аббата под руку, брат Фулиджинос завел его в святилище. Аббат отпустил Фулиджиноса и проговорил:
– Забери тело, брат Фулиджинос.
– Но… Но, святой отец…
– Что?
Брат Фулиджинос встал на одно колено. Аббат услышал, как он водит руками по одежде и коже Ричарда.
– Он еще жив.
Аббат вздохнул. Он знал, что думать так непозволительно, но… Лучше бы он умер. Теперь этого несчастного ждут бесконечные муки.
– Значит, не умер, – сказал аббат. – Что ж, мы будем заботиться о бедняге, пока Господь не призовет его. Отнеси его в лечебницу.
И тут раздался тихий, но твердый голос:
– Я не бедняга.