– Он злоупотребил моим гостеприимством! – рявкнул граф. – Я поклялся, что… если он еще раз окажется в моих владениях, я прикажу его хорошенько выпотрошить, а потом повесить сушиться… как нечто, что… хмм… сначала выпотрошили, а потом… хмм… повесили сушиться…
– Может, как воблу? – подсказал шут.
Граф пожал плечами.
– Какая разница! Стража, взять его!
Стража тут же повиновалась. И хотя стражники тоже были не первой молодости, они крепко держали свои арбалеты, нацелив их на маркиза. Ричард глянул на Охотницу. Казалось, ее это не особо заботило: она смотрела на происходящее с легкой улыбкой, как зрители смотрят забавную пьесу.
Дверь сложила руки на груди и еще выше вскинула голову. Сейчас она была похожа не на маленького оборвыша, а на очень упрямую девочку, которая привыкла добиваться своего. Ее опаловые глаза засверкали.
– Ваша светлость, маркиз пришел со мной, он помогает мне в очень трудном деле. Наши с вами семьи всегда были дружны,…
– Да, дружны, – перебил ее граф. – Сотни лет. Несколько сотен лет. Я знал еще твоего прадедушку. Забавный был старикан, – потом тихо добавил: – Правда, со странностями.
– Я вынуждена заявить, что расцениваю акт насилия по отношению к моему другу как полное неуважение ко мне и моему роду. – Дверь сурово посмотрела на престарелого графа. А он уставился на нее. Так они простояли несколько минут, не проронив ни слова. В конце концов, ожесточенно подергав свою рыжую с проседью бороду и по-детски обиженно выпятив нижнюю губу, граф сказал:
– Пусть уходит.
Маркиз вынул из кармана золотые часы, которые подобрал в доме Портико, спокойно взглянул на них, повернулся к Двери и сказал так, будто ничего особенного не произошло:
– Полагаю, леди, мне лучше сойти с поезда. Там от меня будет больше пользы. Мне нужно много чего обдумать.
– Нет, – отозвалась девушка. – Если вы уйдете, мы тоже уйдем.
– Не переживай, – успокоил ее маркиз. – Здесь, в Нижнем Лондоне, тебя всегда защитит Охотница. Я постараюсь встретиться с вами на следующем рынке. А пока что – будь умницей и не наделай глупостей.
Состав как раз подходил к станции.
Дверь пристально посмотрела на графа, и, несмотря на ее юный возраст, во взгляде ее больших опаловых глаз было что-то невероятно древнее и могущественное. Ричард заметил, что придворные тут же замолкали, когда она начинала говорить.
– Вы позволите ему уйти, ваша светлость? – спросила она.
Граф провел ладонями по лицу, потер свой единственный глаз, потеребил повязку на другом, потом посмотрел на девушку.
– Пусть идет, – сказал он и, посмотрев на маркиза, добавил: – В следующий раз… – он провел пальцем по горлу. – …Вобла!
Маркиз отвесил поклон.
– Не надо меня провожать! – бросил он стражникам и подошел к открытым дверям.
Холворд вскинул арбалет и нацелил его в спину маркиза. Охотница протянула руку и направила арбалет в пол. Маркиз вышел на платформу, повернулся и игриво помахал им рукой. Двери с шипением закрылись.
Граф опустился в свое резное кресло и какое-то время сидел молча. Громыхая и раскачиваясь, состав мчался по темному тоннелю.
– Я совсем забыл о гостеприимстве! – вдруг пробормотал граф себе под нос. Он посмотрел на своих гостей единственным глазом и проревел так, что стены задрожали, как от барабанного боя: – Я совсем забыл о гостеприимстве! – Он жестом подозвал одного из престарелых стражников. – Дагворд, они наверняка хотят есть. И пить тоже.
– Так точно, ваша светлость.
– Остановите поезд! – крикнул граф.
Двери открылись, и Дагворд выскочил на платформу. Ричард с интересом смотрел на людей на станции. Ни один не вошел в их вагон. Казалось, никто вообще не заметил ничего странного.
Дагворд подошел к автомату с шоколадными батончиками и безалкогольными напитками. Сняв шлем, он постучал рукой в латной рукавице по стальному боку автомата.
– Приказ графа, – сказал он. – Нужны батончики.
Автомат протяжно заскрежетал и принялся выплевывать в поддон батончики «Фрут энд Нат». Подставив шлем, Дагворд ловил их – батончиков было так много, что они посыпались на пол. Двери вагонов начали закрываться. Холворд быстро сунул между дверьми копье, и они снова разъехались, и стали то закрываться, то разъезжаться. «Граждане пассажиры, отпустите двери, – послышалось из динамика. – Поезд не пойдет, пока двери не закроются».
Граф посмотрел на Дверь своим единственным глазом и спросил:
– Итак, что привело тебя ко мне?
Она облизнула губы.
– В общем и целом, смерть моего отца.
Он медленно кивнул:
– Понятно. Хочешь отомстить. Это правильно, – откашлявшись, он продекламировал низким басом: – «Голодный клинок твой жаждет расправы! Пусть пламя взовьется до самых стен, пусть кровь здесь прольется не ради забавы, – пусть смоет потоками…» Смоет потоками… эээ… в общем, что-то там смоет. Да.
– Отомстить? – Дверь на секунду задумалась. – Ну да. Отец именно об этом и просил. Но пока я хочу всего лишь выяснить, как такое могло произойти, и спастись сама. У моей семьи не было врагов.
В эту минуту в вагон зашел Дагворд со шлемом, полным батончиков и банок колы. Холворд убрал копье, двери тут же закрылись, и состав тронулся.
* * *
Пальто Лира по-прежнему лежало на полу, усыпанное горками монет и смятых банкнот, истоптанное башмаками. Люди топтали монеты, рвали банкноты и ткань пальто. Казалось, никому нет дела до того, что у них под ногами деньги. Лир плакал.
– Оставьте меня в покое! Ну пожалуйста! – молил он.
Он прижался спиной к стене. По лицу текла кровь, она уже залила всю бороду. Помятый, исцарапанный саксофон висел у него на груди.
На него напирала толпа – больше двадцати, но меньше пятидесяти человек. Они толкались и отпихивали друг друга, как безумные. Уставившись в пустоту, мужчины и женщины боролись не на жизнь, а на смерть за право бросить Лиру деньги на пальто. На покрытой кафелем стене расплылось алое пятно крови – там, где Лир ударился головой. Он отчаянно пытался отбиться от какой-то дамы с раскрытым кошельком в руках, которая пихала ему в лицо целую пачку пятифунтовых банкнот. Она готова была выцарапать ему глаза, лишь бы он взял у нее деньги. Уклоняясь от ее острых ногтей, Лир не устоял на ногах и рухнул на пол лицом вниз.
Кто-то наступил ему на руку. Монеты больно впивались в лицо. Лир рыдал и ругался.
– Я же говорил: не увлекайся, – спокойно сказал кто-то. – Вот к чему приводит жадность.
– Помоги! – выдохнул Лир.
– Что ж, в принципе есть другая мелодия, которая могла бы тебе пригодиться, – неохотно сказал некто.