Болотное гнездо - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Хайрюзов cтр.№ 5

Когда началась война, Николай ушел на фронт; Леньку, по причине хромоты, в армию не взяли, и он вскорости уехал в Бодайбо. В конце войны за какие-то махинации ему дали срок, но после смерти Сталина была большая амнистия, он вышел на свободу и женился на красивой, похожей на цыганку, буфетчице с железнодорожного вокзала, взял ее с ребенком, с маленькой девочкой.

Николай Рябцов, демобилизовавшись из армии, снес монашкину избушку, и всей улицей, как говорили, помочью, построили большой засыпной дом с тремя окнами на дорогу. Уже в нем появились на свет Петр, затем Людмила, а в начале шестидесятых, как смеялись в доме, родился поскребыш – Сергей.

Принимала его Марья. Произошло это ночью. Когда у Натальи начались схватки, Николай побежал на мельницу за «скорой», но, как на грех, перед этим прошли дожди, и на Релку проехать было невозможно. Пока «скорая» крутилась на Барабе, пока добрались до дома, все свершилось. Марье пришлось принимать еще одного, – к утру наконец-то (после нескольких выкидышей) разродилась жена Брюхина – Клара.

К тому времени Релка расширилась, ей стало тесно на сухих пригорках. Образуя новые улочки и переулки, она, горбясь, начала теснить кустарник, мало того, безрассудно полезла в болото и, увязнув чуть ли не по ставни, выползла к тракту. Строили в основном засыпушки из обзола, но кое-кто ухитрялся из бревен; со стороны улицы забор, сбоку навесы, бани, на задах стайки – почти у каждого завелась скотина. Пережив страшную войну, солдаты-победители здесь, под боком у города, пытались обмануть судьбу. Вопреки грабительским налогам, всевозможным запретам и стесненности, и даже вопреки здравому смыслу старались устроить свою жизнь так, как жили в деревнях их отцы и деды.

Ранними летними утрами раздавался звук пастушьего рожка, люди выгоняли скотину за ворота. Выгнав пастуху коров, бабы с ношами, в которые входило по четыре, а иногда и по шесть четвертей, шли кто на железнодорожный вокзал, кто в город на базар продавать молоко, чтобы на вырученные деньги купить хлеб, сахар, соль. Релка так и не заимела ни собственного магазина, ни больницы, ни клуба – все это находилось за Барабой возле мелькомбината, в подвалах и домах, которые остались от взорванного Иннокентьевского монастыря.

В конце пятидесятых годов запретили держать скотину. Порезали, пораспродали люди коров, и вместе с ними ушла с улиц радость. С той поры поселок медленно, но верно начал умирать. Все чаще на улицах попадались пьяные, то и дело вспыхивали драки. Одурев от водки, мужики, в бессилии что-либо исправить, гоняли баб, ребятишек, срывали на них злобу.

С тех пор поселок стал вроде пересыльного пункта. Переезжали сюда ненадолго, чтоб через год-другой перебраться в город. Для себя Релка ничего не оставляла, держалась на стариках. Молодые уходили на Барабу или на станцию и бесследно растворялись в людском море.

Один раз улицу пробовали благоустроить, пригнали трактор, но он застрял в первом же болоте. Пригнали другой – провалился и он. Выручили военные, в поселок пробились тягачи. Солдаты навели гать, пропахали канавы, содрали с дороги траву. Вскоре канавы засыпали золой и мусором, а тут прошел слух: вот-вот начнут строить мост через Ангару, и все стали молить Бога, чтоб прошел мост через Релку. Расчет был прост: начнется строительство, снесут дома, дадут квартиры. Но обошли проектировщики Релку стороной, в двух километрах построили мост, от него в сторону Ново-Ленино отсыпали дорогу. И сразу же поднялась почвенная вода, начало топить огороды, подполья. Те, кому было суждено жить и умирать на Релках, сопротивлялись новой беде, как могли: завозили на улицу гравий, шлак, опилки, обсыпали дома, поднимали огороды, но болото все с той же равнодушной ненасытностью заглатывало подсыпку, и со стороны казалось, поселок топит в болоте себя сам.

Дома, что неосмотрительно залезли в болото, понемногу уходили в трясину, огороды пришлось забросить, только поваленные трясла да торчащие во вce стороны столбики напоминали о том, что здесь когда-то было жилье. Зимой все сравнивал снег, редко кто выглядывал на улицу, в основном сидели по домам – появился телевизор, и можно было прямо из дома смотреть на другую, красивую жизнь. Летом становилось полегче, повеселее. Оживала, выползала на улицу ребятня, купалась тут же между домов в наполненных дождевой водой песочных ямах. Те, кто постарше, шли на озеро Курейка или Иркут. Возвращаясь с речки, шарили по кустам, собирали землянику, кислицу, костянику. Чуть позже, осенью, рвали черемуху, дикую яблоню, боярку. У каждого были свои заветные места. Но вскоре и кустарник принялись мять бульдозерами: с одной стороны – садоводы, с другой – строители кожзавода. И Релка, потеряв все, что только можно потерять, смиренно, как брошенная на произвол судьбы старуха, покорно ждала своей кончины.

Не знал Сергей, что идет по той же дороге, по которой когда-то пришел со станции на Релку его отец, по ней же уходил и невредимым вернулся с фронта. Говорят, в жизни многое случается повторно, но известно и другое: если даже повторить чей-то путь, попадешь в свое, предназначенное только тебе, место.

Не одно стремление быстрее попасть домой вытолкнуло его на Сортировочной, но и не осознанное в первый момент желание вернуться домой той же дорогой, по которой два года назад шумной компанией провожали его в армию. Этим он как бы завершал неведомо кем придуманный ритуал, ему он приписывал, что остался жив, а значит, соблюдая его, как бы получал гарантию на будущее. В молодости то, что прошло, – не в счет, главное, что ждет впереди.

Он вдруг поразился тишине: едва сошел с насыпи, она окружила со всех сторон, придавила к земле. Через некоторое время Сергей начал тяготиться ею: он привык – тишина и сумерки таили в себе опасность, казалось, его кто-то пристально рассматривает, решая, что с ним делать дальше.

К своему дому он вышел, когда совсем стемнело. Начал накрапывать дождь, на улице было пусто и неуютно. Дом смотрел темными немыми окнами, холодно и отчужденно, точно знал свою судьбу намного вперед. Сергей попробовал открыть ворота, но они оказались запертыми изнутри, и тогда он легко, как в детстве, перемахнул через забор и очутился в ограде. Справа шелестела под дождем яблоня-дичка. Сергей выкопал ее и притащил из леса, когда пошел в первый класс, сейчас ей уже стало тесно во дворе. Поднявшись над забором, она одним краем легла на крышу, другим свесилась в огород. Сени были закрыты, но он знал, как открывать их. Засунул пальцы под дверь и потянул вверх. Дверь качнулась и провалилась вовнутрь. Сергей шагнул в темноту, на ощупь нашел дверную ручку, под ней висел круглый замок. Он помнил, ключ обычно лежал сверху, на притолоке. Пошарил – пусто. Сергей потянул пробой, и он вместе с замком вылез наружу. Дверь открылась сама, словно узнала его. Он шагнул через порог, привычно нащупал выключатель. Посреди дома тускло вспыхнула лампочка, осветив насыпанную прямо на пол картошку, старенький комод, круглый стол, табурет, угол дивана, у которого худыми ребрами выпирали наружу пружины.

Сергей поставил на пол вещмешок, присел на табурет.

Сколько раз он мысленно приезжал сюда, входил в двери, просыпался во сне вон на той кровати, которая, поблескивая темной пружиной панцирной сетки, одиноко стояла в углу. Под кроватью разглядел желтую, чем-то напоминавшую пополам разрезанную дыню, балалайку.