Ярмарка - читать онлайн книгу. Автор: Елена Крюкова

© 2012 Елена Крюкова.

* * *

«А которой человекъ купитъ какова нибудь товару болши своихъ товарныхъ денегъ, и съ того товару имать по тому жъ, съ рубля по алтыну. А которые люди привезутъ хлебъ продавати, и съ техъ людей имати за меру хлеба съ московские четверти по денге, а имати померное съ продавца, а съ купца не имати, и мерити всякой хлебъ въ припускные въ печатные меры.»

30000 раз в день я закрываю глаза… Я ОТКРЫВАЮ ГЛАЗА…

САМЫЕ СТОЙКИЕ В МИРЕ ТЕНИ ДЛЯ ВЕК «АГЛАЯ» –

в модных бутиках АГЛАИ СТАДНЮК!

Забудь катышки, неровности, противные комочки!

Ультрашелковистые – суперстойкие – великолепные цвета

отлично подыгрывают твоему НАСТРОЕНИЮ!

АГЛАЯ СТАДНЮК улыбается только ТЕБЕ:

WOW! Мои ШИКАРНЫЕ тени со мной ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ!

1

Лом. Взять в руку. Лег в ладонь. Так. Как ледяно, мертво холодит кожу.

Сегодня минус двадцать. Стекла оконные все морозным мхом обросли.

Минус двадцать ночью, а вчера все таяло, плыло, ползло. Сегодня – лед.

Лед, это значит – лом. Вот он, в руке.

Лопата. Вот она и лопата. Жесть снизу оторвалась… надо подбить гвоздями. Хорошая лопата, деревянная, широкая. «Шире, чем мой зад. Лопата – тоже баба».

Еще – метла. Хвостатая, дрянная ведьма. Пруты выпадают, как волосы. Она тоже старая, метла, как ты. Старая ведьма. Может, ее сегодня не брать? Ведь снега ночью не было. Пес с ней. Не возьму.

Мария швырнула метлу в угол.

Разжала ладонь – осторожно лом к стене приставила.

Из комнаты, где ютился сын, серыми усами из-под двери выползал табачный дым. И свет пробивался. Но было тихо. Не говорили. Не бормотали. Не кричали. Значит, гостей не привел.

«Может, уснул со светом, не выключил. И с сигаретой. Плохо дело. Ведь уже не раз одеяло подпаливал. Пожар рядом с нами ходит. Всегда огонь рядом».

Шесть утра. Зима. Ночь. Все спят. Народ спит. Врешь, не все. Полно народу на работу встает, в автобусах, в вагонах метро, в трамваях, в электричках уже трясется. На работу спешит. Каждый к своему станку. Вот и она идет – в ночь, в мороз – к своему.

А что у нее за станок такой? А ее станок – ночная улица, скользь, снег, черный лед, и она будет его ломом колоть, высоко лом заносить, беспощадно ударять.

Со льдом и снегом бороться. Уничтожать его. Убивать.

Во имя чего?

А чтобы народец наш хорошо, ловко по земле ходил, не скользил, не падал. Еще и песочком посыплет. В ведре у нее давно заготовлен. Крупный, серый песок; сама с Волги таскала. А больше некому было. Своих мужиков, да и сына, попросить стеснялась: ведь они такие занятые все время были.

Ну, давай, Машка, жми, дави. Одевайся-обувайся. Не жмурься сонно. Представь, что ты в армии.

«Эх, а и правда, давай-ка представлю. Что делают солдаты? Портки, рубахи пялят. Черт! Засыпаю. Вода ледяная, вот оно! Сейчас проснусь!»

Мария рванула дверь ванной. У них с сыном была такая комната, бывшая кладовка; там стояла старинная, на чугунных львиных лапах, отменная, гладкая и белая внутри, как слоновая кость, ванна, живущая здесь, в этом старом каменном доме, с незапамятных, может быть, с царских времен. Над ванной нависала широкая полка, там стояли доски, рейки, лежали рулоны старой бумаги и старого брезента, сумки, допотопные, никому не нужные вещи – папки, арифмометры, пишущие машинки, старые игрушки. Полка осталась от прежних жителей, и Мария сначала хотела повыбросить все барахло, а потом – пожалела.

На гвоздях, грубо вбитых в стену, висели старые вытертые шубы, побитые молью пальто, куртки и дождевики.

В кладовке еще стоял старый, похожий на корявую кастрюлю унитаз, – Мария называла его: «горшок», – и старая, тоже наследство прежних жильцов, стиральная машина. Мария ею никогда не пользовалась – стирала руками.

«Водичка, водичечка, ух, холодненькая, сейчас, сейчас».

Опустила шланг в ведро. Набрала полное, с краями. Скинула, чуть не порвала, ночную сорочку. Голая встала в ванну. Присела. С трудом, с натугой подняла ведро. «Только бы не заорать. Вдруг Петя крепко заснул. Разбужу, напугаю».

Опрокинула ведро над собой, над согнутой колесом шеей, над затылком.

– А-а-а-а-а-ах-х-х-х…

Вода шумно, оглушительно лилась с нее плотной серебряной стеной. Мария света не взвидела. Задохнулась.

Выпрямилась. Осторожно, боком, как краб, вылезла из ванны.

Поглядела на себя в старое, с вытертой амальгамой, маленькое зеркало: ух, гляди-ка, все тело покраснело. Вот так тебя, так, лентяйка. Чтобы дух из тебя весь вышел.

Схватила полотенце, стала растираться. Вытерлась досуха. Сон ушел – сна как не бывало.

Довольная придумкой, пошла в кухню. Кухня, смех один. Еще одна кладовочка, даже поменьше, чем ванная. Под потолком – лампа, обернутая полосками жести, такой смешной самодельный абажур, похожий на птичью клетку. «Все мы в клетке… все». У стены – дачная газовая плита на две конфорки, резиновый шланг к газовой трубе Петр сам подсоединил. Плиту им подарили. У них все денег не было купить плиту, все проедали. Она все смеялась: к лету купим! Потом: к зиме! Приходили и проходили и зима, и лето, и осень. Ничего не менялось в их жилище.

Мария, оглядевшись, стоя посреди кухоньки в ночной длинной рубашке, зажгла синий венчик газа, поставила на огонь медный прокопченный чайник. И к неизменной утвари своей она тоже привыкла. Раньше, годы назад, покупала посуду, еще деньги водились. Это когда муж у нее был, Игнат. С мужем было хорошо… спокойно. «За-му-жем. Правду говорят: за мужем – за его спиной, за грудью его… За-щи-ще-на. А теперь – беззащитна. На ветру».

Чайник зашумел. «Одевайся, дурында, время-то не идет, а бежит».

Она влезла в длинные теплые колготки. Морщась, извернувшись вся нелепо, застегнула лифчик. «У, узкий стал, собака. В грудях раздалась. И вроде не жру ничего, а толстею. Старость близко». Одевалась быстро, сосредоточенно. Грубо, зло одевалась. Будто на пожар опаздывала. Свитер натянула – жесткий, колючий, овечий, прямо на голое тело, чтобы тепло было. Она не любила этих бабьих рубашечек с кружевами: ах-ах, какое изящество, сю-сю! «Сю-сю, твою мать. Давай скорей. Чайник-то уже парит».

Раз – швырнуть пакетик с заваркой в чашку. Два – плеснуть кипятка. Три – где штаны рабочие, вот они. Она туго стянула, застегнула ремень. «Вот я и сама себе мужик». Открыла холодильник маленький, вынула каравай ржаного, банку с маслом, банку с мойвой. «Ах, рыбочки мои, рыбочки, маленькие. Человечек вас сейчас съест».