— Молодцы, — вяло отреагировал секретарь, не подымая головы и даже обхватив её обеими руками, будто мучился нестерпимой болью. — Лопатой пузо сгонишь. И то польза.
— Что с тобой, мой друг? — поднялся с дивана Задов, изобразил прислугу с веером, обошёл вокруг стола, услужливо помахивая над ним, и направился к знакомому шкафчику. — Выпить хочешь?
— Нет настроения.
— А я бы выпил, несмотря на поздний час.
— Ну пей один.
— Нет, так не могу. Не научился. Кстати, это верный признак алкоголизма, а мне теперь заряжаться только энтузиазмом. Разные вещи.
— Ну хорошо, что хоть это усвоил. Труд в коллективе явно на пользу.
— Да что случилось наконец?! — сорвался Задов. — Ты можешь объяснить?
Странников подавленно молчал.
— Неделю не виделись. У каждого полно новостей. Ты с митинга?
— Пошёл разговор?
— Журналист знакомый, считай полдня на Стрелке возле нас крутился. Репортаж готовил в газету о героических буднях театра на речных баррикадах.
— Где? — поморщился, словно от зубной боли, Странников. — Не можешь ты без трескотни и словоблудия.
— На обваловке, конечно, — смутился Задов. — Ты что, совсем от шуток отвык? Что тебя раздражает?
— Не до шуток мне.
— Так поделись!
— Придёт время.
— Ну смотри… — Задов обиженно отвернулся, смолк, но надолго его не хватило. — Про митинг журналист и рассказал. Завидовал всё, что не его послали. А завтра прочтёшь в «Коммунисте» материал и о нас. Самсоныча даже фотографировали!
— Получше-то не нашли?
— А что? — беззаботно захохотал артист. — Театр, известно, начинается с вешалки, а на берегу Самсоныч с его ростом у нас за главного смотрящего. Голову, как жираф, за вал выставит — опасную волну за версту упреждает.
— Ты за этим примчался ко мне ночью? — не выдержав, нервно поднялся из-за стола Странников.
— Да что ты, Василий! — бросился к нему приятель. — Успокойся. Вот, смотри и радуйся! Выпросил последний номер у того журналиста.
— Что ж тебя прохватило? — не глядя, потянулся за газетой секретарь. — Кроме приказов нашей Чрезвычайной тройки да решений губисполкома в «Коммунисте», сейчас ничего не публикуют.
— Врать не стану, — интригуя, усмехнулся Задов. — На второй странице, да и на третьей — сплошь про наводнение и ваши документы, но ты глянь на первую! Узнаёшь?
Странников так и впился глазами в газетный лист.
«Дружеский шарж» — было написано над небольшим рисунком. Он впечатлял.
Сердитый мужик с грубоватым злым лицом вышагивал по пустынному берегу реки, косясь на подступающую воду и далёкие недоступные мачты двух судёнышек у самого горизонта. Ветер дул ему навстречу, мешая ступать, валил. Но герой не сдавался. В сапогах и пиджаке с взъерошенными волосами на голове, он здорово был похож на него самого, вчера ещё, даже сегодня утром вышагивающего вот так же подле моторной лодки, которую долго не могли завести и тащили волоком, словно бурлаки.
Художник не забыл его привычки — засунул правую руку в карман брюк, в левую вставил короткую курительную трубку и украсил отворот воротника на пиджаке тёмным, стало быть красным флажком.
«Обход передовых позиций», — поясняла надпись под рисунком и, чтобы совсем никто не сомневался, здесь же буквами помельче уточнялось: «Пред. Губ. Чрезвыч. тройки по борьбе с наводнением тов. Странников».
— Сгною, сволочь! — выругался он и, в ярости скомкав газету, швырнул под ноги.
— Ты что?! Это же шарж! — вскричал Задов. — Дружеский! И как раз в тему.
— Что ты мелешь, балбес?! Не понял ничего? Это они против меня кампанию затеяли! Ну, Прассук, ну, гнида! А ведь в редакторы я его сосватал, Арестов против был, а я настоял. Своим считал. Вот где выявляются скрытые враги! Сотру в порошок!
— Да погоди, Василий Петрович! — побледнел и сам Задов. — Не горячись. Нет в этом шарже никакого подвоха. Наоборот. Ты приглядись, подумай.
Он поднял с пола скомканную газету, разгладил её на столе, ткнул пальцем:
— Был в Третьяковке?
— При чём здесь картинная галерея?
— Видел там полотно одного известного художника? Кажется, Бенуа… или Серова?.. Не помню.
— Что ты мне хреновину городишь?!
— Император Пётр Великий вышагивает по берегу бушующей Невы. Перед ним все ниц падают, кланяются… Вспомнил?
— Видел не видел! Ты дело говори!
— Пётр Великий с картины на тебя похож в этом рисунке. Словно зверь дикий! Но именно такой не позволил разбушевавшейся реке затопить Питер-град. В этом весь смысл картины.
— Ну? — начав догадываться, остановился в замешательстве Странников.
— Вот художник тебя таким же и изобразил. Одного! На берегу ревущей Волги! Вид такой, что замрёт стихия под твоими ногами!
— Мелешь фантазии, лицедей несчастный, — помолчав, хмыкнул секретарь, но в глазах его исчез гнев, мелькнуло сомнение. — Не исправить твой язык, трепло.
— Это ж каждому понятно! — оживился и сразу с напором запротестовал артист, протянул ему газету. — Ты взгляни ещё раз, Василий Петрович. Трубку-то сталинскую художник в твою руку вложил! Дураку ясно!
Странников покривил, покривил и совсем поджал губы в раздумье.
— А ведь неслучайно! — наступал, гнул своё Задов. — Пришпандорил он её в самом центральном месте. Чтоб по глазам каждому и шарахала!
— Ты так думаешь? — выхватил снова газетку секретарь, внимательно начал разглядывать, изучать каждую деталь рисунка, задумался, бережно положил на стол. Вдруг его осенило, вновь схватил газету в руки, завертел. — А подписи автора-то нет… Кто художник?
Задов пожал плечами.
— Трусоват. Ждёт моей реакции. Как оценю, — отбросил газету секретарь и тяжело опустился на стул. — А знаешь, Гриш, облепила меня эта сволочь троцкистская со всех сторон, никак с ними не разделаюсь. Не знаю на кого и думать. Жене, вон, записку подбросили. Приехал, а её дома нет и письмо злобное — подаю, мол, на развод, ты мне всю жизнь испортил.
— Ну, нашёл над чем горевать, — стал успокаивать приятеля артист. — Я твою Марию досконально изучил. Первый раз, что ли, выкидывает такие номера? Помирю я вас.
— Успокоил…
— Я с ней встречусь. Переговорю и вмиг всё улажу.
— На этот раз не удастся. Она мне все грехи вспомнила. Да ещё болезнь неприличную у себя обнаружила. Изругалась, что я наградил, и умчалась к родителям. Теперь её не достать. Уральская она.
— Детки были бы, не укатила бы.
— Да кто ж виноват? С молодости не могла.
— А может, и к лучшему, а?.. Подумай, Василий Петрович? Не найдём тебе молодушку, что ли? Ты у нас красавец! В Москву вот переведут, меня с собой взять не забудешь, там и подберём! Какую-нибудь Веру Холодную, а?..