Евреи государства Российского. XV – начало XX вв. - читать онлайн книгу. Автор: Илья Бердников cтр.№ 47

Один мемуарист начала XIX века воссоздает в своих «Записках…» характерный диалог: «А кто ж такой Перетц?» – «Перетц – богатый еврей, у которого огромные дела по разным откупам и подрядам и особенно по перевозке и поставке соли в казенные магазины». – «Ну, это должен быть именно тот, о котором говорят: где соль, тут и перец». О русско-еврейском общественном деятеле, крупном банкире и откупщике Абраме Израилевиче Перетце (1771–1833) и пойдет здесь речь. Обыгрывая его фамилию с помощью омонима «перец», наш мемуарист разумел его природную «остроту», что на языке того времени означало: «способность душевная скоро понимать что, проникать во что… острота разума, понятия» (Словарь Академии Российской… т. IV. Спб., 1822, с. 447).

И действительно, Абрам Перетц изострил свой разум еще сызмальства – за изучением Торы и Талмуда. К этому его приобщил отец – раввин городка Любартова, что в Люблинской губернии, где и родился наш герой. Он получил традиционное еврейское образование сначала дома, а потом в иешиве; овладел светскими науками; свободно изъяснялся на немецком и русском языках. Но наиболее глубокое влияние на отрока оказал выдающийся талмудист, тесно связанный с кругом идей Хаскалы (Еврейского Просвещения), главный раввин Берлина Гирш Лебель (1721–1800), приходившийся Абраму родным дядей. В берлинский дом последнего Перетц частенько наезжал, а потому был лично знаком со многими германскими «маскилим» (просвещенными). Притягательным оказалось для него и само это течение общественной мысли, идеологом которого был Мозес Мендельсон. Подобно другим подвижникам Хаскалы, он был против культурной обособленности еврейства и видел в усвоении европейского образования залог улучшения положения своих соплеменников. Он был сторонником изучения евреями языков тех государств, в которых они жили, развития у них стремления к гражданскому равноправию и одновременно гражданской лояльности, изменения их внешнего облика и поведения, включая ношение европейской одежды и усвоение европейского этикета. Он мечтал об изменении характера экономической деятельности евреев, о том, чтобы по своей социальной принадлежности они ничем не отличались от населения тех стран, в которых они проживают. В то же время он выступал и за национально-религиозную идентичность евреев.

Абрам Перетц

Ярым приверженцем подобных идей был и Иошуа Цейтлин (1742–1821) – уроженец города Шклова, считавшегося в конце XVIII века одним из мировых центров Хаскалы. Крупный ученый-гебраист и тонкий толкователь Талмуда, Цейтлин был одновременно крупным купцом и управляющим светлейшего князя Г. А. Потемкина, с которым часто вел талмудические дискуссии. Друг светлейшего, он получил титул надворного советника, а значит, и дворянское достоинство и владел богатым имением в Велижском повете Могилевской губернии. Некрещеный еврей, он по воле своего покровителя стал владельцем 910 крепостных душ! В другом своем владении, «Устье» в Чериковском уезде, Иошуа, как подлинный еврейский меценат, построил дворец для своих единоверцев. Здесь на его средства была создана «бет-га-мидраш», нечто вроде народной академии, в которой многие талмудисты, получая все необходимое для жизни, могли свободно заниматься наукой и пользоваться собранной хозяином уникальной библиотекой. Среди «маскилим», пользовавшихся поддержкой Цейтлина, были известный писатель и педагог Мендл Сатановер, знаток библейского языка и его грамматики Нафтали-Герц Шулман, великолепный медик, пионер белорусского просвещения Барух Шик, популяризатор науки Менахем Мендл Лефин и др.

Цейтлин часто ездил в Берлин, и есть свидетельства, что он неоднократно навещал одного из основателей Хаскалы – философа Мозеса Мендельсона. Следует, однако, оговориться, что при всей близости взглядов немецких и русских «маскилим», не могли не сказаться и различия. Если говорить о Цейтлине, то это проявлялось даже чисто внешне: он часто носил не европейскую, а традиционную еврейскую одежду. Но, что еще более важно, взгляды шкловских «маскилим» испытали на себе и очевидное влияние раввинизма, связанного с именем Залмана Элиаху бен Шломо (Виленского Гаона) (1720–1797), идеалом которого была «жизнь в Торе и для Торы». Хотя, с точки зрения европейских «маскилим», «митнагдим» (последователи традиционного раввинизма) были органически чужды и даже враждебны Хаскале, их российские адепты пытались не только сгладить противоречия, но и объединить эти два течения. Не случайно в научно-популярной литературе иногда смешивают эти понятия и одних и тех же деятелей называют то «маскилим», то «митнагдим». По существу, многие из них и объединяли в одном лице еврейских просветителей и раввинистов. Вот как охарактеризовал воззрения Цейтлина американский историк Д. Фишман: «Цейтлин являет собой уникальный сплав раввинистской и русской культуры… Он наводит мосты между традиционным религиозным миром, открывшимся ему в юности, и миром Запада, с которым он познакомился уже в зрелые годы».

Дом Перетца в Петербурге

В Берлине же Цейтлин знакомится с Перетцем, к которому сразу же чувствует особое душевное расположение, не покидавшее его потом до конца жизни. Быть может, по складу личности Абрам чем-то напомнил Цейтлину его самого в молодые годы: способности подающего надежды талмудиста сочетались в нем с деловой хваткой коммерсанта! И нет ничего удивительного, что Иошуа решает породниться с Абрамом: он отдает ему в жены свою дочь, красавицу Сарру, которую за минитюрность и малый рост прозвали «Фейгеле» (птичка). В шестнадцать лет Перетц становится уже не только женатым человеком, но и правой рукой своего именитого тестя, с которым переезжает на жительство в Шклов. Однако даже рождение сына Гирша и дочери Циррель не сделали этот брак счастливым. Когда в конце XVIII века Абрам отправился в Петербург, где представлял торгово-финансовые интересы тестя, жена за ним не последовала. При ней остались и дети, и только в 1803 году, после бар-мицвы, Гиргпу было разрешено переехать к отцу.

Перетц обосновывается в Петербурге в конце 1790-х годов и сразу входит в немногочисленную еврейскую общину, проживающую в столице вопреки законодательному запрещению, но с высочайшего ведома. Дела Абрама в Северной Пальмире пошли очень успешно: помогли старые связи с князем Г. А. Потемкиным и, конечно, острый ум и оборотистость. Он вскоре сделался известен как богатый откупщик и подрядчик по кораблестроению и даже много лет спустя был «долго памятен столице по своим достоинствам и по своим огромным делам». Перетц в товариществе с херсонским купцом Николаем Штиглицем заключил контракт с правительством на откуп крымской соли. Контракт сей обсуждался в Сенате и был собственноручно утвержден государем. Тогда же Павел I пожаловал ему титул коммерции советника.

Со временем окрепли связи Перетца с элитой высшего общества столицы. Особенно дружен он был с фаворитом Павла I графом И. П. Кутайсовым, а также с видными государственными мужами Е. Ф. Канкриным и М. М. Сперанским. Последний даже некоторое время жил в его доме на углу Невского и Большой Морской. Говорят, что Перетц вел «открытый дом», принимая у себя и потчуя «весь город», без различия чина, рода и племени. Интересно, откуда бы в этом еврее истинно русское хлебосольство? Но достаточно оглянуться назад, чтобы убедиться: благотворительность – это и типично еврейское свойство. Ведь еще в Торе сказано, что каждый иудей должен пожертвовать на это дело десятину (одну десятую часть своего дохода). Да и пример тестя, дававшего приют и пропитание нищим евреям, всегда стоял у него перед глазами.